— Неплохо.
— Какая-нибудь переделка в стиле «Hello, Kitty», — говорит она. — Помните, как это всем понравилось в прошлом году?
— Нашла что-нибудь?
— Кое-что. Может наделать шуму в будущем сезоне.
— Звучит неплохо, — говорю я.
— Не сомневаюсь, — отвечает она. — Давайте-ка теперь посмотрим вашу коллекцию.
Эмма в молчании проходит вдоль ряда вешалок. В отличие от Мими, которая очень театрально выражает свои эмоции каждый раз, когда разглядывает одежду, Эмма вовсе не спешит меня обрадовать. Я веду ее наверх и показываю выкройки и всякие полуготовые образцы. Она берет розовый шелковый топ и пропускает ткань между пальцами.
— Мило.
— Ты так думаешь? — спрашиваю я. Один ее сдержанный комментарий для меня дороже, чем все возгласы и восторженные стоны Мими.
— Да. Мне нравятся вырез и буфы. Целомудренно и в то же время страстно. — Она улыбается. — Эта штука должна пойти.
— Надеюсь, — отвечаю я.
Мы снова спускаемся в кабинет. Эмма садится, вытаскивает целый пакет безделушек и аксессуаров и показывает заколки, значки и бусы, которые, честно говоря, мне не нужны. Потом появляется пакет, полный блестящих маленьких черепов и скрещенных костей. Они висят на серебристых колечках с зажимом для ключа; стопроцентный
китч — но выглядит действительно очень стильно, так что сердце у меня начинает биться быстрее.
— Миленькие, — говорю я.
— Правда? — Она ухмыляется. — Можно вешать на сумочку или прикалывать на лацкан.
— Где ты это раздобыла?
— Наштамповала моя знакомая, у нее студия под Глочестером.
— Под Глочестером?
— Нуда. Я знаю, это не то чтобы оазис высокой моды, но она делает там всякие клевые побрякушки.
Эмма открывает следующий пакет, с брошками и бусами, сделанными из зеркального стекла, с вкраплениями фальшивых бриллиантов и цветной пластмассы.
— Немного напоминают украшения от Эндрю Логана, тебе так не кажется? — спрашивает она.
— Это тот парень, который обычно проводит альтернативный конкурс «Мисс Мира»?
— Он самый.
— Сколько-то лет назад я, помнится, была у него на вечеринке, — говорю я. — У него в гостиной стоял громадный Пегас, сделанный из мозаичного стекла. Я залезла на него, и брюки у меня разошлись по всей заднице, так что пришлось немедленно уходить.
Эмма смеется.
— Ты, наверное, слегка перебрала?
— Разумеется.
— Ну и, слава Богу.
Она садится и объясняет мне всю выгоду брелоков. Ее подруга делает эти самые черепа, которые обходятся ей примерно по два фунта за штуку. Я могу продавать их оптом по двадцать пять фунтов, и тогда розница достигнет примерно семидесяти пяти. Эмма будет получать по десять процентов с каждого проданного брелока. Она встает и пристегивает один из них к отвороту моего клетчатого жакета. Смотрится просто здорово.
— В этом есть что-то панковское, — говорит она. — Появляется некая изюминка. Их и на сумочке можно носить.
— К сожалению, сумочками я не занимаюсь, — отвечаю я. — Хотя твоя мне действительно очень нравится.
— Эта, что ли? Один мой приятель, Питер, привез из Милана. У него в квартире на Примроуз-Хилл еще с полсотни точно таких же. Он собирается их продать. Можешь взять парочку и выставить на подиум, если хочешь.
— Разрешаешь?
— Почему бы нет? — Эмма улыбается. — Неплохие вещицы. Легкие и элегантные. И не похожи на те, что обычно выносят на подиум манекенщицы.
— Да, эти хороши. А какие есть цвета?
— Черный, желтый и белый.
— Замечательно.
— Почему бы тебе не взять шесть разных? — спрашивает она. — Можешь понавешать на них брелоков и посмотреть, что из этого выйдет.
— Просто супер, — говорю я.
Александр в некоторых сомнениях. Несколько минут спустя после ухода Эммы он появляется в моем кабинете и берет со стола брелок в форме черепа.
— Это что такое?
— Для коллекции.
— Ужасно.
— Неправда.
— Правда. — Он фыркает. — Просто кошмар.
— Тебе в принципе не нравятся такие штуки.
— Да, и у меня есть на то веские причины. Потому что это дерьмо.
— Они шикарно выглядят. Я непременно выпущу их на подиум.
— Черта с два ты это сделаешь.
— Сделаю непременно.
— Ни за что.
— Эмма никогда не ошибается.
— Эмма — олицетворение низкопробности, — провозглашает Александр. — Она занимается всяким барахлом, которое портит дизайнерам репутацию, — вроде белых носочков, каких-то паршивых браслетиков на предплечье и обручей для волос.
— Ты просто не понимаешь.
— Это почему же?
— Потому что ты — не женщина.
— И верно, — скалится он. — Я гомик, а значит, у меня тонкий вкус.
— Эй! — В кабинет влетает Триш. — Я подумала, что вы захотите увидеть это. — Она раскрывает перед нами журнал Grazia. — Ким Кэтгролл — в точно таком же платье, как у Ванессы Тейт, — на своей театральной премьере!
— Отлично. Выглядит просто фантастически.
— Ух, ты! — Триш берет брелок и подносит его к свету. — Супер. Мне нравится. Откуда?
— Видишь? — торжествую я.
— Это ничего не значит, — отзывается Александр, листая страницы и разглядывая фотографии Ким Кэттролл. — О, взгляни: «Дженнифер Энистон потеряла весь свой блеск, надев платье от Balenciaga». По-моему, за это Grazia стоит полюбить.
— Почему бы тебе не пойти и не заняться делом? Я безумно загружена.
— Вижу, — говорит он.
Остаток дня я провожу наверху, в мастерской, подшивая брюки и сужая жакеты. После общения с Лидией и Мими коллекция в целом стала изящнее и определеннее.
Между тем настроение у портних становится все более подавленным. Каждый раз, входя в мастерскую, я слышу общий протяжный вздох. Мое появление означает, что им придется что-нибудь переделывать. А любая переделка — это, разумеется, дополнительная работа.
— Я подумываю о том, чтобы добавить эти брелоки в коллекцию, — говорю я Дороте, которая шьет из остатков шотландки мини-юбку. Идея принадлежит Мими; я не совсем уверена, что это правильное решение. — Как ты считаешь?
Дорота поднимает голову. Лицо у нее красное и мокрое. Она выглядит так, как будто у нее жар.
— Что? — переспрашивает она. Нижняя губа у Дороты чуть отвисает, так что мне видны ее золотые коронки.
