Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
— Ноги одеревенели, — пожаловалась Мария, — начинаются судороги…
— Сейчас разотру. — Он растирал ей ноги долго, тщательно, с настоящим умением.
Потом так же долго растирала ему ноги Мария — от ступней до бедер, так, как учили ее когда-то в кадетском корпусе.
— Прекрасно! — поблагодарил ее Антуан. — Ты настоящая мастерица.
— Меня учили этому в Морском корпусе.
— А ты училась?..
— Да, я окончила Севастопольский морской корпус в Бизерте.
— Тогда мне многое понятно. А то я поражался: откуда у тебя такая удивительная ловкость во всем, такая хватка? А там, — Антуан постучал пяткой по дну реки, — там подземные реки, тысячи тонн воды.
— Ну а…
— Нет, до них мы не доберемся, до них метров пятьдесят, а то и сто. Теперь по глотку воды — и в путь. — И он протянул ей флягу.
— Нет-нет, я только из твоих рук.
Антуан поднес к ее пересохшим губам открытую фляжку. Вода была теплая и очень сладкая.
— Глотни еще.
— Нет.
— Я приказываю!
Она глотнула. Следом сделал глоток и Антуан. Потом он смешал вино и воду в одной фляге, а пустую выкинул. Теперь каждые двести граммов стали для них обузой.
— У меня в сумочке револьвер. Может, выкинем?
— Пока не надо. Давай твою сумочку мне, я привяжу ее на пояс.
Золотистых мушек становилось перед глазами все больше, в голове, ни на секунду не смолкая, стучали звонкие молоточки — тук-тук, дзинь-дзинь…
— Интересно, сколько теперь градусов? — спросила Мария.
— Влажность воздуха процентов двадцать, температура в тени минимум сорок, а скоро станет гораздо жарче, и лучше об этом не думать…
— Какое белое небо!..
— Не говори. Не трать силы, Мари.
И они молча, тупо шли вперед и вперед, строго по компасу. Он — метров на десять позади, как и подобает сильнейшему. Хотя на самом деле сильнейшим он не был: часа полтора назад напомнил о себе старый перелом левой голени и тайком от Марии Антуан приволакивал ногу.
Она вспомнила оставленную в машине холщовую сумку с лимонами и апельсинами. Как сладко в лютую жару очистить пахучую маслянистую кожуру апельсина и вонзить зубы в сочную, освежающую мякоть! И едва она об этом подумала, тут же показался на сером пригорке маленький бербер — торговец фруктами. В малиновой феске, в белой накидке и голубых шароварах, он важно вышагивал между двумя толстобрюхими осликами, увешанными по бокам пузатыми длинными корзинами, наполненными апельсинами, мандаринами, грушами, яблоками, финиками… Мария не видела его много лет, еще с кадетского корпуса, но узнала сразу. Это был тот самый маленький хитренький бербер, который приезжал со своим товаром в Джебиль Кебир, тот, у которого она выменивала, выманивала фрукты за право посмотреть на его родину Тунизию в ее восемнадцатикратный бинокль.
Мария закрыла глаза и снова открыла. Наваждение не исчезло. Маленький торговец подъезжал все ближе и ближе, а потом подмигнул ей левым глазом и стал медленно отплывать в зыбком мареве вместе с черногубыми осликами и корзинами ярких, нестерпимо сочных на вид фруктов. Мария попыталась окликнуть берберенка, но горло так пересохло, что вместо звука из глотки вырвался какой-то клекот. Она вспомнила о Николь.
"Николь, ты слышишь меня, Николь? Спаси меня, Николь! Спаси нас с Антуаном!" — мысленно молила она подругу.
Через минуту ее догнал Антуан.
— Кажется, я видел караван, — просипел он.
— Я тоже кое-что видела, — ссохшимися губами прошептала Мария.
— Тогда мы на правильном пути, — насколько мог, весело подмигнул Антуан. В его побелевших глазах почти не осталось той светоносной силы, что так преображала его лицо, но и страха тоже не было.
"А мы научились понимать друг друга по губам, — подумала Мария, — мы ведь даже не шепчем…"
Они сделали по несколько глотков из раскаленной фляги, и, если бы Антуан не отнял ее от губ Марии, у нее самой не хватило бы сил остановиться. Если Мария делала полновесные глотки, то Антуан лишь умело имитировал их. Он сначала давал глотнуть ей, а затем подносил флягу к своим губам, иначе Мария могла бы определить, что после его глотка фляга не становится легче.
— Са-са… — Мария резко ткнула пальцем в небо.
Летящая темная точка была самолетом. Это подтвердил и Антуан. Самолет летел по дуге, километрах в пяти от них, плавно удаляясь… удаляясь неотвратимо…
— Ищут, — еле слышно откликнулся Антуан. — Если не задует, не взвоет сирокко, смогут найти. Но сирокко висит в воздухе, пришло его время…
— Клянусь, сирокко пока помолчит! Поверь мне! — умоляюще глядя в глаза Антуана, прошептала Мария.
— Верю.
Перед глазами Антуана один за другим вспыхивали цветные круги. Он знал эти признаки не понаслышке, а из собственного опыта: в ушах шумело, слышались далекие неразборчивые голоса.
А перед глазами Марии вышли на дальний гребень одна за другой семь белых верблюдиц в поводу у семи туарегов в парадных синих костюмах.
— Видишь? Семь белых верблюдиц! Это мои верблюдицы, их привели мои туареги! — радостно лепетала Мария, указывая пальцем вдаль. — Видишь, какие белые!
— Там? Нет, не вижу. А вон там вижу, — и он указал в другую сторону. — Только верблюды черные…
Антуан понимал, что больше трех-четырех часов им не продержаться, а по истечении этого времени обезвоживание организма станет необратимо. Он думал о смерти без паники, но горько сожалел о том, что уйдет не один, а уведет с собой эту чудесную женщину, которая только вчера стала ему близка.
Мария не думала о смерти, она думала только о воде: "Вода, вода, где ты?" Вдруг в воздухе возник запах свежескошенной травы. Мария принюхалась. Запах не исчез. Она поняла: вслед за зрительными у нее начались галлюцинации обоняния, а следом добавился звон колоколов в той маленькой белой церквушке на Нерли… Звон колоколов из той полузабытой жизни, когда был папа, была мама, была Россия… Как чудесно было на том пикнике на Троицу!.. Она живо вспомнила, что сразу, как проехали на линейках село Боголюбово, глазам предстала незабываемая картина. Над зелеными полями, над рассеченными проблесками речки и окутанными легчайшим цветным туманом лугами плыла белая с зеленым шатровым куполом церквушка. То ли плыла, то ли повисла между небом и землей.
— Боже мой! Как же они смогли создать такую красоту семьсот пятьдесят лет назад! — воскликнула мама. — Смотри, Маруся, смотри и запоминай это наше русское чудо! И никогда не верь тем, кто скажет, что мы, русские, темный и грубый народ!..
А потом Мария увидела, что и в самой церкви, и у входа, под белокаменным порталом, и внутри, по обычаю праздновать Троицу, было разбросано множество сорванной руками травы и полевых цветов. Сладко пахло травяным соком и увядающими цветами. И эти запахи прежней жизни за десятки лет, за тысячи верст долетели сейчас сюда, в Сахару, и Мария увидела пасущихся на берегу прозрачной речушки пятнистых ухоженных коров. Увидела, почувствовала, услышала и сам молебен, и даже мелькнули на миг лихорадочно блестевшие глаза папиного денщика Сидора Галушко и вспомнилось, как неправильно смотрел он на молящуюся маму. "Откуда, почему, с какой стати привязался ко мне на всю жизнь этот Галушко? Почему в пражской больнице я назвалась его фамилией? Какая-то мистика… Николь, где ты, Николь, единственная моя надежда?"
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
