Конни проводил исследование, типичное неофициальное задание от Янсена. Следующее поколение мобильных телефонов требовало новой наземной сети, и вопрос был в том, каким образом следует проводить модернизацию. Решение вопроса долго откладывалось, но лоббисты и производители настаивали на своих требованиях, и правительство было вынуждено предпринять конкретные шаги. Какой бы проект ни был принят за основу, его реализация предполагала развитие довольно бурной деятельности — главным образом, возведение многочисленных вышек по всей стране, а как показывал опыт, ничто так не раздражает людей, как то, что возвышается — объекты, которые должны быть возведены, чтобы функционировать. Идет ли речь о памятниках, ветряных электростанциях или вышках мобильной сети, людей это всегда бесит. Одним из немногих исключений был и остается разве что майский шест. Правительство прекрасно понимало, что как только все концессионные договоры будут заключены, само строительство надо будет осуществить быстро и, в некотором смысле, даже беспощадно. Поскольку речь шла о национальных интересах, всякое сопротивление местных властей и их избирателей подлежало подавлению, и в этой связи возникала необходимость прозондировать общественные настроения. Предполагалось, что сопротивление будет, но насколько сильным оно окажется и какие формы примет, оставалось неизвестным. Именно это и поручили выяснить Конни.
Он провел закрытое исследование, негласный опрос, и собрал данные, необходимые для того, чтобы представить достоверную оценку возможного сопротивления и, как он выразился, «его температуры». Англичанин ввел для внутреннего употребления понятие «The Point of Earl Grey».[31]Инструменты для измерения данной величины достались Конни по наследству. Считается, что чай лучше всего заваривается в воде, температура которой чуть ниже точки кипения. Применительно к статистике, задача сводилась к тому, чтобы увязать, к примеру, сопротивление определенному нововведению с точкой «Седого графа». Любое отклонение от этой величины в меньшую сторону увеличивало вероятность того, что данное сопротивление будет подавлено без каких-либо нежелательных последствий. Среди прочих параметров в расчетах учитывались, например, сроки правления. Полученный Конни результат был более чем обнадеживающим. Недовольство проектом третьего поколения не могло возрасти настолько, чтобы угрожать его реализации даже на местном уровне. Как только отчет Конни был представлен, вопрос решили — дали отмашку, и еще до того, как решение было обнародовано, строительство уже началось. Сопротивление, которое Конни удалось оценить по результатам предварительного опроса, со временем было действительно зарегистрировано и в численном выражении вполне соответствовало его подсчетам. Муниципальные власти в отдельных городах воспротивились строительству, но были вынуждены уступить под давлением областной администрации, и дальнейшая реализация проекта проводилась в соответствии с планом.
— Видимо, это тоже было наивно с моей стороны — хвастаться этим перед Камиллой, — сказал он. — В своем деле мне удалось достичь вершины, но в ее глазах я был кругом не прав. Она ненавидит все эти вышки мобильной связи. Она принадлежит к числу радикалов, которые сопротивляются любым переменам, в принципе. Они всегда против. Кроме того, у нее развивается паранойя по поводу радиации.
— В ее-то годы? — сказал я. — Не слишком ли она для этого молода?
— Это у нее от матери. От Аниты, моей жены… то есть вместе мы не живем, но она мне все же жена… Она этим одержима. Все время ищет в еде токсины, химию и всякую дрянь. Все, что на самом деле увидеть нельзя. Особенно то, что увидеть нельзя. Радиация, вредные выделения из строительных материалов. На двери холодильника у нее целый список. Это работа на полную ставку. Она уже обнаружила у себя все симптомы, какие только можно представить. Не знаю, о чем это говорит. О тревоге, о неудовлетворенности. Понятия не имею. Поначалу я пытался над ней подшучивать, но потом перестал. Весь мир наполнен токсинами, и смысл жизни в том, чтобы избежать отравления.
— А с тобой что? — сказал я. — Ты же и сам заражен…
— Это совсем другое.
В пассаже снова заиграл духовой оркестр. Звуки рикошетом отскакивали от стен и, несмотря на то, что все окна были закрыты, в офисе зазвучал беспечный триумфальный марш «When the Saints…». Конни молча стоял у окна и смотрел на все происходящее сверху вниз. Оркестр должен был маршировать туда и обратно вдоль протяженного пассажа весь день, и вскоре после того, как музыканты отправились в западном направлении, звуки музыки стихли, уступив место призрачной тишине, нарушаемой только глухими ударами большого барабана, звучащими подобно сердцебиению, какому угодно, но не беспечному — учащенному и сильному, с редкими, но долгими паузами, от которых становилось не по себе.
— Все началось с рождения Камиллы, — сказал Конни. — Она плакала. Сутками. Она так много плакала, что мы чуть с ума не сошли. Ты знаешь, что такое ребенок, который плачет?
— Ну, да… — ответил я. — Думаю, да.
— Орет, как резаный, — сказал он. — Днем и ночью.
— Ну, нет, такого у меня не было.
— Тогда ты и представить себе этого не можешь. Это пытка. Все валится из рук… Нервы на пределе… Ты начинаешь сомневаться в себе, в других, и это разрушает тебя изнутри. А когда ты окончательно сломлен, ты молишь только о пощаде, о минуте покоя… Анита была в панике, я даже боялся, что она что-нибудь сделает с ребенком. Я мог хоть иногда укрыться здесь и отдохнуть. Мы возили ее к врачу чуть ли ни каждый день. Нам говорили: «Колика. Через три месяца пройдет…» Три месяца прошло, но она продолжала плакать… Зима была холодная… — Он сделал паузу и посмотрел на меня невидящим взглядом. — Быть может, она плакала, потому что хотела нам что-то сказать, но об этом уже никто не узнает. Может, она просто не желала во всем этом участвовать… Я не знаю. Возможно, скоро все выяснится. Когда ее обнаружат…
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я. — Ты думаешь, она сделала что-то… непоправимое?
— Я просто хочу быть готовым ко всему, — сказал он. — Неужели ты этого не понимаешь?
Я кивнул. Я все прекрасно понял. А еще я понял, почему Густав перед уходом посмотрел на меня таким извиняющимся и одновременно пытливым взглядом, как будто размышлял о том, правильно ли он поступает, оставляя меня наедине с этим человеком, которого я знал лишь мельком и который, скорее всего, был на грани нервного срыва, как и любой другой, кому предстоит потерять ребенка.
— Ты сомневаешься во всем, ты пытаешься держать себя в руках, даже в половине пятого утра, ты говоришь: у нас проблема. Что нам делать? Но когда все уже проверено и все пройдено, не остается ничего, кроме тебя самого. Проблема была в нас самих, мы не могли взаимодействовать, по крайней мере, там и тогда. И ребенок чувствовал это. Она плакала, потому что все понимала. И это, скорее всего, причиняло ей боль.
Они перевернули свою жизнь вверх дном, и во времени и в пространстве, обратили ночь в день и переставили в доме всю мебель.
