— На ком?
— Эмили Сэндис. Она училась с нами, не помнишь? Активный член Христианского общества.
Стив помотал головой:
— Это не по моей части. Но я-то всегда считал, что он женится на… ну… на Сисили.
Произнося это имя, Стив невольно понизил голос, и Филип подумал: неужели его одноклассник до сих пор терзается угрызениями совести за тот единственный раз, когда на вечеринке после школьного представления «Отелло», в котором Стив и Сисили исполняли главные роли, у них случился секс (впрочем, «секс» сильно сказано — так, подростковые обжиманья наугад), после чего любимая девушка Стива его бросила. Филипа не переставало удивлять, что даже спустя двадцать лет кое-кто не способен произнести это имя без легкой дрожи. Бенжамен был одним из таких людей по понятным причинам, но и Клэр тоже, чему не находилось объяснения, а теперь вот, похоже, и Стив. Как Сисили удалось оставить такое наследство, такой энергетический шлейф, сотканный походя и вдобавок за столь короткий срок?
— Никто толком не знает, что случилось с Сисили, — уклончиво начал Филип. — Она вернулась в Америку… оставив Бенжамена страдать. Он еще долго оклемывался.
— И что, оклемался? — после паузы поинтересовался Стив.
Собрав салатную заправку кусочком хлеба, Филип ответил:
— Бенжамен как-то сказал мне — не знаю, правда ли это, — что она уехала в Америку ради Хелен, они… типа… стали любовницами.
Стив вытаращил глаза:
— Сисили? Розовая?
— Я же предупредил, что не знаю, правда ли это. Кейт поднялась и начала убирать пустые тарелки со стола.
— Наверное, нам стоит сменить тему, — пробормотал Стив, когда жена встала у раковины и уже не могла их слышать. — Но еще один вопрос: о сестре Бенжамена? Той, чей бойфренд погиб при взрыве в пабе?
Теперь и Филип погрустнел.
— Да… Лоис… В общем, Бенжамен почти о ней не говорит. И вряд ли часто с ней видится. Насколько мне известно, она живет где-то на севере — в Йорке, кажется. Она долго болела после того случая. А потом встретила какого-то парня… и нырнула с головой в новые отношения. Вышла замуж, родила дочку… Не помню, как зовут девочку.
— А у Бенжамена есть дети?
— Нет. У них не получается. Не знаю почему. Они и сами не знают. — Филип припомнил, как в последний раз разговаривал с Лоис. — Это было на званом ужине, — предавался он воспоминаниям вслух, а Стив морщил лоб, изо всех сил пытаясь уловить ход скачущей мысли Филипа. — Лоис надела такое платье… Ей было лет шестнадцать, и в моем воображении она была законченной распутницей. А к столу подавали чудовищную еду… Господи, помнишь, что мы ели тогда, в семидесятых?
— Как не помнить. — Стив рассмеялся и обвел рукой стол: — Теперь-то мы все умные стали.
— И в тот вечер… По-моему, именно в тот вечер я заподозрил, что моя мама вот-вот заведет интрижку со сладеньким мистером Сливом, помнишь его?
— А то. Старый похотливый козел. Филип улыбнулся и покачал головой:
— Из-за него мои родители чуть не развелись, представляешь? Вот когда я страху натерпелся. — Стив предложил еще вина, и Филип протянул бокал, уже не заботясь о том, что ему предстоит долгий путь домой за рулем среди ночи. — Спасибо.
— Но ведь у него с твоей мамой… по-настоящему так ничего и не было, да?
— Смотря что ты называешь «настоящим». -Филип покачивал бокал в руке. — Она умерла пять лет назад — рак груди, — и после ее смерти я разбирал ее вещи. Папа отказался это делать. Я нашел письма. Те, что он ей писал. — Он криво усмехнулся. — Дико страстные, хотя, чтобы понять, о чем он пишет, надо было читать их с толковым словарем. Она хранила их всю жизнь. Не знаю, как это понимать. И о чем это говорит, тоже не знаю…
— Тем не менее она осталась с твоим отцом, — напомнил Стив. А когда Филип не ответил, спросил: — Как ему живется… одному?
— Ну… — Филип опять улыбнулся, на сей раз растроганно. — Он — заядлый читатель, всегда таким был. Вечно сидит уткнувшись в книгу. Зрение ухудшается, но он все равно читает. Романы, книги по истории — все, что под руку попадется.
Кейт вернулась к столу с клубничным чизкейком, и старые приятели заставили себя прекратить разговор о школьных деньках. Взамен Филипу рассказали, как Стив и Кейт познакомились на последнем курсе университета в Манчестере, как Кейт бросила работу, чтобы растить девочек, но сейчас с радостью бы снова вернулась к преподаванию; Стив же нашел свое место в исследовательской лаборатории при фабрике на окраине Телфорда, где занимается разработками в области пластмассы, утилизуемой биологическим путем.
— Лаборатория называется отделом разработок и исследований, — пояснил Стив, — хотя в этом отделе только два человека — я и помощник на полставки. Обидно, что нам не хватает ресурсов, но фирма хорошая, и пластмасса — как раз то, что меня больше всего привлекает.
— К сожалению, — вставила Кейт, раскладывая чизкейк по тарелкам, — ему платят гроши. И это, конечно, проблема.
— А я и не знал, что пластмасса может разлагаться биологически, — удивился Филип, чувствуя себя полным невеждой.
— Разумеется, не может, — подтвердил Стив. — Это ведь синтетика. Но мы хотим заставить ее разлагаться под воздействием биопроцессов или фотосинтеза. Например, изобрели такие виды пластика, которые растворяются в горячей воде. Целлофан разлагается — ты не знал? Беда в том, что разложение протекает очень медленно.
— А как насчет промышленной переработки? Разве это не выход из положения?
— Тут все непросто. Ведь люди сваливают пластиковые отходы в одну кучу, но разные виды и перерабатывать надо по-разному. Значит, кто-то должен эти отходы сортировать. Термопластичные полимеры и термореактивные полимеры ведут себя не одинаково.
— У меня такое ощущение, — заметила Кейт, — что для Филипа твои полимеры темный лес. Да и для меня тоже, если честно.
— Верно, — признался Филип, — но, думаю, ты делаешь очень важное дело.
— Даже слишком важное. Боюсь, непосильное для моей фирмы.
— А не перебраться ли тебе куда-нибудь? Найти фирму покрупнее, где платят побольше.
— Жалко расставаться с коллегами, но… да, мне это приходило в голову. — Стив потянулся к кофейнику и принялся разливать кофе. — Скажем так: я просматриваю объявления о найме.
* * *
Когда Филип уходил, Стив вручил ему большой пакет. Внутри лежали листки бумаги, исписанные от руки, и диск. Почерк был неровным, хаотичным — строчные буквы произвольно менялись местами с прописными; синяя шариковая ручка, которой их нацарапали, подтекала. Диск, похоже, сбацали по самым низким расценкам: черно-белая обложка с изображением обычной неонацистской символики — черепа, свастики — выглядела отпечатанной на ксероксе. Назывался диск «Карнавал в Освенциме», а группа — «Непреклонные».
