Письмо Аламира Эльсиберии
«Если бы ко времени написания этого письма я уже заслужил хотя бы маленькую долю Вашего внимания или Вы сами бы подали мне хоть какую-то надежду, я скорее всего не обратился бы к Вам с просьбой, которую излагаю ниже. Мне думается, однако, что некоторые основания у меня для этого имеются. Наше мимолетное знакомство, сударыня, не дает мне права рассчитывать, что оно оставило в Вашем сердце хоть какой-то след. Вы свободны от всяких чувств и всяких обещаний, и завтра Вам предстоит посетить дом, где Вы встретите принца, который никогда еще не отказывал себе в удовольствии завоевать любовь таких прелестных созданий, как Вы. Я не могу, сударыня, не опасаться этой встречи. Я не сомневаюсь, что Аламир будет покорен Вашей красотой и наверняка сделает все, чтобы очаровать Вас, – поэтому я обращаюсь к Вам с нижайшей просьбой не встречаться с ним. Вряд ли эта просьба может затруднить Вас – я не прошу чего-то немыслимого и являюсь, наверное, единственным человеком на свете, который способен додуматься до чего-либо подобного. Возможно, моя просьба выглядит как чудачество, но я прошу Вас смилостивиться над чудаком, только что доказавшим Вам в мечети свою любовь поступком, который мог стоить ему жизни».
Подписав письмо именем Селемина, Аламир вновь переоделся, чтобы изменить внешность, и, окружив себя верными людьми, отправился выяснить, кто тот раб, о котором говорила Эльсиберия. Он несколько раз обошел дом наместника Лемноса, пока не наткнулся на старого раба, согласившегося за мзду поискать Забелека. Появившийся вдалеке молодой раб поразил Аламира, укрывшегося за колонной галереи парадного входа, стройностью фигуры и утонченностью черт. Приблизившись, молодой раб внимательно вгляделся в державшегося в тени Аламира, как бы надеясь увидеть знакомого, но когда незваный гость заговорил о Эльсиберии, изменился в лице и с тяжелым вздохом опустил глаза. На его лице отразилась такая печаль, что Аламир не мог не спросить, чем вызвана эта перемена.
– Я предположил, что мне будет известна личность посетителя, и никак не ожидал, что речь зайдет о Эльсиберии. Во всяком случае, продолжайте – все, что касается моей госпожи, близко моему сердцу.
Манера молодого раба изъясняться крайне удивила Аламира. Представившись Селемином, он передал письмо для Эльсиберии и удалился, но, оставаясь под впечатлением печальной красоты юного раба, вдруг подумал: уж не переодевшийся ли это в раба любовник Эльсиберии, который даже не смог скрыть своей тревоги при виде письма, адресованного его якобы госпоже. Он тут же поспешил успокоить себя, усомнившись, что вряд ли в таком случае Эльсиберия послала бы его за письмом соперника. Как бы то ни было, изысканные манеры юноши никак не соответствовали его положению раба, и это не могло не отдаться неясной тревогой в сердце Аламира.
Весь следующий день он провел в беспокойном ожидании и, чтобы убить время, даже нанес ранним утром визит матери. Никогда еще ни один влюбленный так страстно не желал встречи с возлюбленной, как Аламир желал, чтобы такая встреча не состоялась – если Эльсиберия не появится во дворце, значит, она ответила милостью на его просьбу. Более того, это означало бы, что она получила письмо из рук Забелека и, следовательно, молодой раб не мог быть переодетым любовником. Он пришел во дворец и стал ждать, и, когда наконец ему сообщили, что мать Эльсиберии появилась во дворце одна, без дочери, радости его не было границ: Эльсиберия откликнулась на его просьбу, его соперник – не более чем плод его воображения, ничто не может помешать его любви. Окрыленный, он покинул дворец, даже не пожелав представиться матери своей возлюбленной, и отправился к себе в ожидании часа, назначенного для встречи с Забелеком.
Как и накануне, молодой раб появился с печалью на красивом лице и передал от Эльсиберии письмо, которое привело Аламира в восторг. В сдержанных, но глубоко прочувствованных выражениях Эльсиберия сообщала ему, что с готовностью удовлетворила его просьбу и воздержалась от посещения дворца халифа, где могла бы повстречать принца Тарского, и в дальнейшем готова благожелательно отнестись к его просьбам. Она просила также не предпринимать необдуманных шагов для встречи с ней, так как это ставит ее в неловкое положение, а нарушение строгих домашних порядков может лишь усугубить положение. Несмотря на обнадеживающий тон письма, красота и печальный вид Забелека продолжали беспокоить Аламира. На все его вопросы о возможностях встречи с Эльсиберией раб отвечал с явным нежеланием поддерживать разговор. Это еще более насторожило Аламира. Он никогда еще ни к кому не испытывал таких чувств, как к Эльсиберии, и боялся оказаться в положении тех несчастных, которые были в него влюблены и были оставлены им, и тем более в положении поклонника неверной возлюбленной. Аламир отдался эпистолярному творчеству, каждый день он исправно посылал Эльсиберии письма, осведомляясь, чем она занята и, главное, где бывает. Он тщательно избегал с ней прилюдных встреч, опасаясь, как бы по какой-нибудь глупой случайности ей не открылось, что рядом с ней принц Тарский. Одновременно он искал с ней тайных встреч и ради этого досконально изучил все подступы к дому лемносского наместника. Ему посчастливилось обнаружить в саду возлюбленной расположенную на пригорке беседку с пристройкой, напоминающей балкон. Балкон почти нависал над узким проулком, по другую сторону которого стоял полузабытый дом. Расстояние между двумя строениями было настолько мало, что два человека – один на балконе, другой в доме – вполне могли переговариваться, не повышая голоса. За небольшую плату Аламир приобрел дом и в очередном письме поведал Эльсиберии о своем открытии, уговорив ее прийти ночью в беседку. Свидание, состоявшееся при ярком свете луны, позволило ему не только слышать голос возлюбленной, но и наслаждаться необычайной красотой ее лица.
Беседа длилась долго, молодые люди говорили о своих чувствах, и Эльсиберия полюбопытствовала, чем было вызвано загадочное появление Аламира в банях. Аламир не стал лукавить и честно признался в своих бесславных, но так счастливо для него закончившихся ухаживаниях за Зоромадой. Эльсиберия, как и любая другая юная и возвышенная особа на ее месте, по достоинству оценила отважный поступок Аламира, хотя и испытала легкое чувство ревности. Ее поклонник нравился ей все больше и больше. Время, однако, шло, и наступил час расставания. Поскольку сказано было далеко не все, было уговорено продолжить разговор следующей ночью. Аламир уже собирался покинуть свое укрытие, но, обведя напоследок благодатное место взглядом, вдруг заметил в углу беседки юного раба, причинившего ему столько волнений.
Не в состоянии сдержать своего удивления, он обратился к Эльсиберии голосом, в котором звучала явная тревога:
– В своем первом к вам, сударыня, письме я не смог скрыть от вас мучившую меня ревность. Не знаю, смею ли и при нашем первом свидании докучать вам своей назойливостью? Мне небезызвестно, что именитые особы всегда окружают себя преданными рабами, но мне никогда не доводилось видеть в их окружении раба в столь юном возрасте и столь благовидной внешности, как тот, который находится при вас. Не скрою – все, что мне уже сегодня известно о благородных манерах Забелека и о его незаурядном уме, пугает меня не меньше, чем если бы на его месте находился принц Тарский.
