— Нет, не работали. Давай-ка сформулируем это так: либо техники и науки прошлого работали, а наши нет, либо наши работают, а те нет. Если тогда умели превращать простую материю в золото, то, значит, «золото» и «материя» были тогда не те же, что теперь. — Пирс хлебнул из стоявшего перед ним стаканчика янтарное виски. — Может, так оно и было. Может, они не всегда были тем, что они сейчас. Может, такими, как сейчас, они не были изначально, а сделались.
— Да ну. А то бы мы не знали. Если это действительно часть нашей истории. Такие вот перемены.
— Нет. Если такие перемены случались, то впоследствии не оставалось почти никаких доказательств, что они имели место. Царят новые законы, а не старые. Теперь золото нельзя получить из простой материи и, по-теперешнему, нельзя было и в прошлом: законы Вселенной, природа вещей делают это невозможным.
Он вычитал однажды этот постулат, долгое время над ним раздумывал и наконец понял, что он объясняет всю историю магии: почему магия отвечала любым потребностям, давала ответы на все вопросы истории, удовлетворяла как скептиков, так и ярых адептов, и имела только один недостаток: была полнейшей глупостью.
— Вроде старинного парадокса: если все существующее вдруг вдвое увеличится в размере, то есть атомы и все-все-все, то как мы об этом узнаем? Научные исследования покажут, что те же самые физические законы действовали всегда; мы просто не сразу их открыли.
— Тогда как обнаружить даже это? Что перемены случились?
— Это не обнаружить. Можно только заметить такую перемену, если она происходит при тебе и ты сообразишь, с чем имеешь дело. Иначе с чего бы тебе вообще взбрела в голову такая безумная идея.
Джулия скрестила руки на груди, светлые глаза под черными ресницами смотрели растерянно, на зарумянившихся щеках виднелось несколько веснушек. Загорала на пляже, догадался Пирс.
— Теперь ты видишь, что это значит, — проговорил он. — Ведь видишь?
— Что, Пирс, это значит.
Пирса не удивило, что Джулия не поняла его тут же. За последние недели ему пришлось повторять эту мысль про себя много раз, чтобы вспомнить ее ход, ее совершенную логику, окончательную правоту.
— Это значит, — Пирс наклонился к Джулии, — что если мы — я, ты или кто-нибудь другой — представили себе возможность таких перемен, если мы установили, что они могли произойти, и предположительно отнесли их к таким-то временам в прошлом, то это потому, что мы чувствуем: одна происходит прямо сейчас.
— Одна?
— Одна из таких перемен. Перемена законов, управляющих Вселенной.
Джулия взглянула искоса, одним глазом, как птица.
— Сейчас? Прямо сейчас?
— Сейчас, пока я это говорю. Пока пишу свою книгу. В этом десятилетии, в этом году.
Пирс видел, как Джулия усваивает его мысль и осознает, что она значит для их проекта; он словно бы проницал ее мозг, где все смешалось, а потом снова встало на место.
— И вот еще что, — продолжил Пирс. — Похоже, те, кто душой или умом улавливает происходящее, кто угадывает, что совершается перемена, что старые законы утратили силу, а новые еще не установлены, — похоже, эти люди способны в какой-то степени влиять на будущий облик мира. Строить его законы и смысл. Это делал Джордано Бруно. И Галилей, и Ньютон.
— Правда?
— Они переместили солнце. — Пирс выставил вперед ладони: что и требовалось доказать. — Заставили Землю вращаться.
Наконец Джулия рассмеялась — от удовольствия, подумал или понадеялся Пирс.
— Да, но почему? — спросила она. — То есть почему эта перемена должна происходить именно сейчас? Если она вообще бывает. Что это, звезды или…
— Нет, похоже, не звезды. О звездах шло много разговоров в тысяча пятьсот девяностых годах. Были предсказания больших событий — согласно астрологии, они ожидались в тысяча пятьсот восемьдесят восьмом и тысяча шестисотом. Но это не был переломный пункт новой эры, даже по их собственной астрологии. И наше время — тоже.
— Водолей.
— В двух столетиях отсюда. Не то.
— Ладно, что тогда.
— Не знаю. Просто это происходит, как будто. Время от времени. — В нем заиграла дьявольская веселость. — Времечко от времечка.
Джулия глядела на Пирса, катала между пальцами хлебный шарик и ждала, пока прояснится смысл. Но эта часть Крафтовой теории Пирса не смущала. Он не видел, почему материя реальности не должна иметь швов или почему истинные причины вещей не могут быть сокрытыми, недоступными разуму. Ему думалось, что очень на то похоже.
— Не знаю, — сказала Джулия. — Это похоже на шарлатанство.
— Это не шарлатанство. Это повесть.
Он пересказал ей повесть Крафта, основную идею, о том, как дважды за последние два тысячелетия случался сдвиг, смятие почвы, на которой стоит бытие, и наблюдатели по всему миру поняли, что сеть пространства и времени не совсем устойчива, а, подобно подвижным плитам и расплавленному ядру матушки-Земли, может смещаться под стопами повседневности; может сдвигаться, сдвигалась прежде и будет сдвигаться.
Пирс рассказал, что только величайшие знатоки мироустройства способны заметить мельчайшие его изменения, но и они обычно сомневаются, пренебрегают свидетельствами, не доверяют своим инструментам или самим себе; если они пытаются поделиться тем, что узнали, современники их не понимают, а в последующем веке их слова или книги истолковывают неправильно, принимают за аллегорию или несбывшееся пророчество.
Чем они и становятся, когда перемена свершится.
Пирс рассказал, как, согласно мысли Крафта, между старым миром вещей, какими они были, и новым миром вещей, какими они становятся, всегда имеется некий промежуточный период, хаос несформировавшихся возможностей, когда наблюдаются самые разнородные явления. Безопасная старая магия и чародейство внезапно обратились против самих магов, уничтожая их; из множества мелких обитателей небес сформировались гигантские существа, включившие в себя мелких как части и органы; вновь явился великий Эгипет, и дети его узнали друг друга по приметам, никому прежде не внятным.
И в то время собрались мудрецы и приготовились.
— Эгипет, — проговорила Джулия. — Ага.
Последний из таких переходных периодов совпал со сменой веков, шестнадцатого и семнадцатого века нашей эры, время действия книги Крафта; и не в эти ли дни энциклопедист Жан Воден пожаловался (неведомо откуда взявшееся в мозгу Пирса воспоминание — как клок овечьей шерсти, застрявший в кусте шиповника) на внезапное жуткое засилье злых духов, творивших вокруг всяческие пакости? Боден винил в этом самонадеянных магов, которых призывали демонов воздуха, огня и воды, а те завладевали телами неосмотрительных заклинателей. Слова Крафта: время перехода, множащее духов, как солнце плодит пчел во внутренностях мертвого льва.[148]Элементали, dæmonii,[149]инкубы и суккубы, саламандры. Загляни в кристалл или в блюдо с прозрачной водой — наткнешься на чей-то ответный взгляд.
