Остин положил руку на дверную ручку и тихо вошел в комнату. Окно было приоткрыто, и поток прохладного воздуха коснулся его. Пламя свечи танцевало на сквозняке, и капли воска стекали на его большой палец.
Тут вдруг раздался громкий мужской храп, и он замер в изумлении. Полог кровати был задвинут, и он не мог увидеть, кто там лежал. Тут снова послышался храп — громкий и протяжный.
Остин зашагал через комнату; кровь стучала у него в висках. Протянув руку, он отодвинул полог.
Под одеялом спал лейтенант Сьюард.
Остин поднял повыше свечу. Капля воска упала на ночную сорочку лейтенанта.
— Сьюард?..
Тот проснулся и заморгал. Потом протер глаза. Увидев Остина, молодой человек сел и попытался отдать честь.
— Прошу прощения, сэр…
— Где мисс Клеменс?
Сьюард в смущении пробормотал:
— В соседнем доме, сэр. С миссис Милхаус.
Остин с облегчением вздохнул:
— А… я и забыл о своей доброй, но назойливой соседке.
— Она сказала, что будет приличнее, если мисс Клеменс останется у нее до свадьбы.
Остин проглотил разочарование. Он хотел заняться с Эванджелиной любовью, потом жениться на ней и снова заняться с ней любовью. Когда же он шел сюда, ему хотелось проскользнуть в комнату, раздеться, забраться под одеяло и разбудить ее поцелуем.
Что ж, слава Богу, что Сьюард храпел во сне.
— Все в порядке, лейтенант. Ничего плохого не произошло.
Парень явно приободрился:
— Да-да, сэр, конечно!
Остин выпустил из рук полог.
— Продолжайте спать. А утром, когда проснетесь, идите домой, к своей семье. Они, наверное, жаждут увидеть вас.
На лице Сьюарда появилась сначала тоска, потом страх, потом — снова тоска.
— Да, сэр.
— Правильно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сэр.
Пытаясь подавить разочарование, Остин отправился в свою холодную и темную спальню. Он немного постоял в дверях, разглядывая свою кровать, стоявшую в центре комнаты. Парчовые занавеси на ней были тяжелые и гнетущие… Во время своего первого брака он провел много времени в этой постели. Один.
Эванджелина спала где-то по другую сторону стены. Она была так близко — и так недоступна. Но он пылко жаждал ее, жаждал, чтобы она осветила тьму, царившую в его душе. Ему необходимо было поделиться с ней своими страхами, а потом спрятать лицо в изгибе ее шеи и поискать утешения.
И ему необходимо это сейчас, потому что именно сейчас у него так много страхов.
Остин с отвращением посмотрел на свою элегантную кровать. Потом повернулся и покинул комнату. Ночь он провел в одной из комнат в задней части дома.
Утром он получил письмо от капитана Гейнсборо. Его наставник ненадолго уезжал в Кембридж, поэтому и не смог встретиться с ним в порту. Теперь он вернулся и просил Остина прибыть к нему в девять вечера.
Остин позавтракал, оделся и обошел кованую решетку, отделявшую его дом от дома соседей. Их дверной молоток, холодный и тяжелый, удобно лег в его руку. Он постучал в дверь.
А потом почувствовал, что воротник давит ему шею. Остин неловко сунул свою шляпу под мышку и пригладил влажные от дождя волосы. Правый сапог, похоже, жал. И он вдруг подумал: «А застегнут ли жилет как следует?»
Дверь открылась, и слуга Милхаусов уставился на него с удивлением. Молодой человек еще больше удивился, когда Остин назвал ему свое имя, но все же впустил его в дом.
Дамы сидели в гостиной в задней части дома. В камине весело горел огонь, создававший атмосферу уюта. Одна из дам — в чепце с удивительной отделкой — вскочила с места.
— Дорогой капитан! — воскликнула миссис Милхаус, протягивая к нему руки. — Добро пожаловать домой. Мы так рады снова вас увидеть.
Остин взял ее за руки — и выронил свою шляпу. Слуга незаметно подобрал ее и вышел из комнаты.
— Да вы еще и с невестой! Как романтично! Она рассказала мне душераздирающие истории.
О Господи! Остин стиснул руки миссис Милхаус и отпустил их. Он вполне мог представить, что за истории рассказала ей его невеста.
Эванджелина тоже встала, но осталась стоять у спинки дивана в стиле чиппендейл. Остин повернулся к ней — и замер.
Это было настоящее чудо! Эванджелина была в богатом синевато-сером платье, чуть собранном под грудью и ниспадающем до пола. Фишю[9]прикрывало ее плечи и перекрещивалось на груди; концы же были заправлены за пояс платья. Маленький чепец, отделанный кружевом, украшал ее волосы. Завитки, сверкающие как золото, выбились из прически и вились до плеч. За стеклами очков, словно бриллианты, блестели ее серые глаза.
Остин долго молчал, любуясь ею. Да, она очень красива… Красива всегда — и в рваной сорочке, и в бушлате не по размеру, и кутающаяся в простыни на его койке. Да-да, она всегда оставалась красавицей.
— Что ж, вот и хорошо, — весело сказала миссис Милхаус. — Пойду посмотрю, чем там занимается мистер Милхаус. Ему нравится, когда я рядом с ним, пока он пишет свои письма. Прошу меня извинить.
Остин пробормотал:
— Да, конечно. — И поклонился.
Эванджелина же вообще ничего не сказала. Сжав кулаки, она не сводила своих серых глаз с Остина.
Миссис Милхаус улыбнулась им, выходя из гостиной, и осторожно закрыла за сбой дверь.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Остин, прерывая молчание.
Эванджелина поигрывала складками платья.
— Миссис Милхаус была очень добра.
Остин остро чувствовал отчуждение, которое сейчас возникло между ними.
— Сожалею, что мне пришлось покинуть тебя. У меня было столько дел, и я подумал, что тебе будет лучше покинуть корабль.
— И поэтому ты назначил бедного мистера Сьюарда моей сторожевой собакой.
Капитан невольно улыбнулся:
— Но ты же не могла добраться сюда одна. И еще я хотел, чтобы ты была под защитой, пока я не покончу со своими делами.
— Ты имеешь в виду… — Она сделала такое движение, будто шелестела бумагами. — Или нашу свадьбу?
— И то и другое.
— Понимаю. Удивлена, что ты не приказал мистеру Сьюарду запирать меня в моей комнате на ночь.
Остин на это ничего не ответил; он рассматривал расписные карнизы на потолке.
Эванджелина покраснела.
— Ах, да ведь ты так и сделал!
— Я готов сделать все, чтобы защитить тебя, Эванджелина.
