Эта загадка только подогревала растущую тревогу — учитывая, с чем нам пришлось столкнуться дома. К тому времени мы имели вспышки эпидемии в Сеуле, Поханге, Таед-жоне. Прошла эвакуация Мокпо, изоляция Кангнунга и, конечно, наш вариант Йонкерса, Инчхон. При этом хотя бы половину действующих подразделений надо было оставлять вдоль северной границы. Слишком многие в министерстве государственной безопасности были убеждены, что Пхеньян жаждал войны и дожидался нашего черного часа, чтобы обрушиться по всей протяженности тридцать восьмой параллели. Мы в разведывательном сообществе придерживались абсолютно противоположного мнения, не переставая повторять, что если бы они ждали нашего черного часа, то он уже давно настал.
Республика Корея оказалась на грани коллапса. Тайно строились планы по переселению на манер японцев. Секретные команды уже разведывали место на Камчатке. Если бы не сработала доктрина Чанга… если бы развалилась еще пара подразделений, сдала позиции еще пара зон безопасности…
Наверное, мы обязаны своим выживанием Северу, или скорее страху перед ним. Мое поколение никогда не видело в Севере реальной угрозы. Я говорю о гражданских, вы понимаете, о людях моего возраста, которые считали Северную Корею отсталой, голодающей нацией неудачников. Мое поколение выросло в мире и достатке. Единственное, чего мы боялись, так это воссоединения вроде немецкого, в результате которого к нам за подаянием хлынут миллионы бездомных экскоммунистов.
Для предыдущих поколений дело обстояло иначе… для наших родителей, бабушек и дедушек… Над ними постоянно висела угроза нападения, мысль, что в любой момент может прозвучать тревога, свет потухнет, и банкиров, учителей, водителей такси призовут в армию защищать родину с оружием в руках. Они никогда не теряли бдительности, и в конце концов это они, не мы, возродили национальный дух.
Я до сих пор пытаюсь организовать экспедицию на Север. Мне до сих пор ставят палки в колеса. Слишком много работы, говорят. В стране еще хаос. У нас остались международные обязательства, и, что самое важное, не закончена репатриация наших беженцев на Кюсю… (Фыркает). Эти японцы будут должны нам по гроб жизни.
Я даже не прошу дать мне воинское подразделение. Только вертолет, только лодку, просто откройте мне ворота в Панмунджом, и я пойду пешком. Мне возражают: а если из-за тебя сработает какая-нибудь мина-ловушка? А если она атомная? Вдруг ты откроешь дверь в подземный городи выпустишь оттуда двадцать три миллиона зомби? Аргументы не лишены смысла. Мы знаем, что демилитаризованная зона сплошь заминирована. В прошлом месяце грузовой самолет, вошедший в их воздушное пространство, попал под обстрел ракетами класса «земля-воздух». Пусковая установка была автоматическая, ее разработали как орудие мщения на случай, если все население погибнет.
Разумно было бы предположить, что люди эвакуировались в подземные комплексы. Если так, мы сильно ошиблись в оценке их размера и глубины. Возможно, все население спряталось под землей и трудится над нескончаемыми военными проектами, а их Великий Вождь продолжает глушить западную выпивку под американское порно. А знают ли они вообще, что война закончилась? Или правительство солгало им, будто мир, каким они его знали, прекратил существование? Может, восстание мертвых в их глазах «удобный случай», чтобы еще туже затянуть хомут на шее общества, построенного на слепом подчинении. Великий Вождь всегда хотел быть живым богом, а теперь, когда он хозяин не только пищи и воздуха, но даже света искусственных солнц, его извращенные фантазии наконец-то воплотились в реальность. Не исключено, что таков был изначальный план, но что-то пошло не так. Вспомните, как случилось с «кротовой норой» под Парижем. А если то же самое случилось на севере с целой страной? Может статься, их пещеры кишат двадцатью тремя миллионами зомби, истощенными роботами, которые воют во тьме и ждут, чтобы их выпустили.
Киото, Япония
На старой фотографии Кондо Тацуми — тощий прыщавый подросток с глупыми красными глазами и непослушными мелированными волосами. У мужчины, с которым я разговариваю, вовсе нет волос. Он чисто выбрит, он загорелый и подтянутый, внимательный взгляд прикован ко мне. Несмотря на вежливое поведение и добродушный настрой, этот воинствующий монах сохраняет вид хищника на отдыхе.
— Я был отаку. Знаю, это слово получило множество разных значений для множества разных людей, но для меня оно значит просто «аутсайдер». Американцы, особенно молодые, чувствуют себя в ловушке под давлением общества. Как и все люди. Но, насколько я понимаю вашу культуру, вы поощряете индивидуализм. Вы почитаете бунтарей, мятежников, тех, кто гордо выступает из основной массы. Для вас индивидуализм — эмблема чести. Для нас — лента позора. Мы жили, особенно до войны, в сложном и бесконечном лабиринте мнений окружающих. Ваш внешний вид, ваша речь, все, начиная от карьеры и до того, каким именно образом вы чихаете, спланировано и организовано в соответствии с жесткой доктриной конфуцианства. Некоторым хватало силы — или же, наоборот, не хватало, — чтобы принять ее. Другие, вроде меня, выбирали изгнание в лучший мир. Этим миром стало киберпространство, которое создали словно на заказ для японских отаку.
Я не могу рассуждать о системе образования вашей страны, да и любой другой, но наша почти целиком основывалась на запоминании фактов. С первого дня пребывания в довоенной школе японских детей накачивали фактами и цифрами, которые не имели практического применения в жизни. Эти факты не обладали ни моральным значением, ни социальным контекстом, ни человеческой связью с внешним миром. Эти знания не имели никакого смысла, кроме того, что позволяли перейти в следующий класс. До войны японских детей не учили думать, их учили запоминать.
Вы понимаете, как такое образование подкрепляло существование киберпространства. В мире информации без контекста, где статус определялся ее приобретением и обладанием, мое поколение могло царить подобно богам. Я был сэнсэем, знатоком всего, что изучал, будь то выяснение группы крови кабинета премьер-министра, налоговые взносы Мацумото и Хамада[50]или местонахождение и состояние всех мечей син-гунто Тихоокеанской войны. Не надо было беспокоиться о том, как я выгляжу, как себя веду, какие получаю оценки или что меня ждет в будущем. Никто не мог меня осудить, никто не мог меня обидеть. В этом мире я был всесилен, и, что гораздо важнее, я был в безопасности!
Когда кризис докатился до Японии, люди моего круга общения, как и все остальные, забыли о прежних увлечениях и обратили всю свою энергию на живых мертвецов. Мы изучали их физиологию, поведение, слабые стороны и реакцию мира на их атаки. На последнем вопросе мы и специализировались: вероятность сдерживания натиска в пределах Японских островов. Я собрал демографическую статистику, данные о транспортной сети, о полицейской доктрине. Я заучил все, от тоннажа торгового флота Японии до количества патронов в магазине армейской штурмовой винтовки «тип 89». Ни один факт не казался слишком незначительным или смутным. У нас была цель, мы едва спали. Когда занятия в школе постепенно отменили, мы смогли сидеть в сети почти двадцать четыре часа в сутки. Я первым взломал личный компьютер доктора Комацу и прочитал черновые выкладки за неделю до того, как он представил свой отчет в парламенте. Это было круто. Я еще больше повысил свой статус среди тех, кто и так меня боготворил.
