Он груб и безжалостен, строго напомнила она себе. Королевский Кречет.
Но все было бесполезно. Какая-то искра, словно живое существо, пролетела между ними, и она понимала, что он так же ощутил эту искру, как и она сама.
Тогда он протянул руку к ее голове и вынул деревянные шпильки из ее аккуратно уложенных волос.
— Сегодня ты приняла меня не слишком-то радушно.
— Я не… я совсем не жаждала твоего возвращения, — призналась она тихо.
— Тем не менее я здесь. — Он снял у нее с головы обруч с платком, и ее волосы свободно упали на спину. — У нас осталось одно незавершенное дело, — пробормотал он, где-то около ее макушки, и она ощутила влажное тепло его дыхания.
Встревоженная Лиллиана невольно заерзала у него на коленях. Однако ей тут же пришлось ощутить, что сидит она не на деревянном табурете, и она забеспокоилась еще больше.
Когда его руки отыскали шнуровку у нее на талии, она собрала все силы своего рассудка.
— Ты… ты еще не сказал, какие последуют кары за то, что я сегодня сделала.
Он прервал свой целенаправленный натиск и взглянул на нее с легкой усмешкой:
— Я предпринял необходимые шаги, чтобы виновные не ушли от наказания.
У Лиллианы потемнело в глазах.
— Но во всем виновата я. Только я одна. Уильям тут ни при чем…
— Не говори мне про Уильяма, — взгляд Корбетта стал жестким. — Он сидит под замком, так же как и твой начальник стражи. Что же касается всех остальных, то тебе необходимо знать только одно: поднять здесь мятеж впредь не удастся никому.
— Я понимаю. Пожалуйста, не причиняй им вреда. Они только выполняли мои приказы, — запротестовала она.
— Теперь они будут знать, что эту ошибку повторять не стоит.
— Но это несправедливо по отношению к ним, потому что они не сделали ничего плохого. И это несправедливо по отношению ко мне, потому что тем самым ты показываешь всем, что я не более чем служанка в своем собственном доме.
— Ты не очень-то похожа на служанку, Лилли.
Чтобы подчеркнуть смысл своих слов, он медленно провел рукой вдоль ее бедра, но она стряхнула его руку.
— Что ты сделал с моими стражниками? — гневно спросила она.
Глаза Корбетта сузились.
— Во-первых, они больше не твои стражники. Любой человек, который не предан мне — мне, слышишь? — может попрощаться с обязанностями стражника и заняться разведением овец или пахать землю.
От такого произвола Лиллиана пришла в бешенство:
— Ты не имеешь права!
— Я имею полное право!
Его резкий ответ сразу заставил ее прикусить язык. Еще долго они смотрели друг на друга, словно вели незримый поединок. Затем Корбетт перевел дух и, видимо, успокоился.
— В Оррике многое изменится, — начал он рассудительно. — Прими это как должное, и ты увидишь, что жизнь станет много легче.
Ему не надо было говорить: «Пойди против меня, и ты проиграешь». Она уже знала, что он думает по этому поводу.
Но Лиллиане трудно было заставить себя смириться и бессильно смотреть, как в Оррике все становится вверх дном по его капризу.
В полнейшем расстройстве она попробовала встать, но он легко удержал ее.
— У нас осталось незавершенное дело, — напомнил он.
— О каком деле ты говоришь? — сердито спросила она, решив, что он приберег для своей строптивой жены еще какое-то наказание.
— Когда в последний раз мы лежали вместе, ты просила меня подождать. Сегодня я именно это и исполню — дождусь, чтобы ты была вполне удовлетворена.
Янтарные глаза Лиллианы расширились от этих ошеломляющих слов; что угодно она готова была услышать, но только не это. Как часто она терзалась, вспоминая тот невольный призыв. Она не знала, почему обнаружила тогда свои чувства, как какая-нибудь развратница. Она всей душой надеялась, что он забыл ее бесстыдный возглас. Но теперь стало совершенно ясно, что нет, не забыл. Пока она смотрела на него во все глаза, раздавленная ужасным воспоминанием, его суровое лицо смягчилось, и она уловила тень улыбки на его губах.
— Сейчас и начнем. Почему у тебя такой возмущенный вид? Ты ведь не забыла, как упоительны радости брачного ложа?
— Все, что я помню, — это как меня заставили вступить в этот брак против воли! — огрызнулась она, не желая признать правду его слов.
— Не спорю, так оно и было. — Она снова ощущала, как горячее дыхание Корбетта шевелит ее волосы. — Но зачем тебе отрицать, что сейчас ты находишь в нашем соединении такое же удовольствие, как и я?
И тотчас же в ней взметнулся жар. Гнев улетучился, вытесненный иным, неуловимо-опаляющим чувством. Словно огненные языки вспыхивали там, где он касался ее, — было ли то прикосновение пальцев под шнурками на боку рубашки, или ладони к колену, но более всего — его мужской твердыни к ее лону.
Теперь она знала, что должно произойти, и это новое знание наполняло ее странным ожиданием: словно что-то напрягалось и скручивалось у нее внутри. Но все еще оставалась в ней некая тень собственной воли, которая пыталась преодолеть такое беззаветное подчинение ему. Лиллиана инстинктивно попыталась высвободиться, но в планы Корбетта это не входило. Он лишь теснее прижал ее к себе.
— Не улетай, Лилли. И не отвергай ту радость, которую мы можем подарить друг другу.
Он заставил ее поднять голову и медленно провел пальцем по ее полной нижней губе.
— То, что было между нами раньше, — это только начало.
Горячий румянец залил ее лицо. От его слов, от чувственной ласки ее кинуло в дрожь.
Их взгляды встретились, и она увидела, как затуманились от страсти глаза Корбетта. Она поспешно отвернулась, боясь, что и ее бесстыдные желания он столь же безошибочно прочтет у нее в глазах. Ее угнетала неудержимость собственных влечений. Разве не он только что отпраздновал победу над ней? Разве не он выставил ее на посмешище, перехватив у нее всю власть в Оррике? Как же она могла испытывать к нему такое сокрушительное, испепеляющее желание?
Она все еще сидела у него на коленях, обуреваемая жаждой слияния с ним и неспособная взглянуть в лицо ни Корбетту, ни простой правде собственных чувств. Но Корбетта не сдерживали ни стыд, ни колебания.
— Дай мне знать, чего ты хочешь, — тихо сказал он ей на ухо, а потом провел губами по ее шее, и она ощутила его горячее дыхание каждой клеточкой своей кожи, которая словно по волшебству обрела способность чувствовать все стократно сильнее, чем всегда. — Дай мне знать.
Его рука скользнула по ее бедру, и она задохнулась от наслаждения. Настоящий пожар вспыхнул в ней от этого простого и легкого касания, и остатки рассудка, казалось, сгорели в этом огне.
