— Ему не следовало уходить из жандармерии. Он словно семью потерял… Потом вроде бы немного оправился, когда сенатор раздобыл ему должность в виноградарском союзе. Я думал, что это даст ему новый импульс…
— Этого не случилось?
— Нет, куда там, пить он стал еще больше. Злые языки говорят, будто он брал пробы с излишком для своего личного потребления и будто бы он даже приторговывал, но все это сплетни. Маленькие городки таят столько всяких обид и мелочности. Все подглядывают друг за другом.
Хлопнула входная дверь. Женщина с маленьким мальчиком на руках подошла к аптекарю:
— Здравствуйте, месье, мой сын поскользнулся на мостовой…
— Хорошо, я благодарю вас за информацию, месье Монлор. Не буду мешать вам.
Андре вышел из жандармерии Либурна, где находился под стражей. Едва он переступил порог, как засверкали фотовспышки: камеры снимали выход на свободу смотрителя винного хранилища. Он отказался делать какое-либо заявление. В то время как он направлялся к ожидавшему его «мерседесу» профессора, какая-то пара переходила на другую сторону тротуара.
— Банда негодяев!
На обратном пути, увидев вывеску гаража, Андре решил остановиться:
— Профессор, можете подождать меня две минуты? Я должен забрать одну деталь для нашей машины.
— Да, никаких проблем.
Казимир Андре вошел в гараж. Его встретила хозяйка.
— Добрый день, мадам Барбоза.
— Добрый день, месье, но я думала, что…
— Больше не думайте… Мне нужен Анж Дютур.
— Анж?
— Да, мне надо сказать ему два слова.
Жену владельца гаража испугал мрачный взгляд смотрителя винного хранилища. Ей известно, что он был арестован командой Кюша… А что, если он сбежал?
— Он… Он… в мастерской.
Войдя в мастерскую, Андре увидел Анжа, который менял масло в двигателе «твинго». Вязкая жидкость стекала прямо в резервуар.
— Месье Андре?
— Я пришел кое-что выяснить с вами, Анж Дютур.
— Есть проблема?
— Я пришел заявить вам в лицо, что у меня нет привычки вмешиваться в чужие дела, и хотел бы, чтобы вы поступали точно так же.
— Я всего лишь сказал правду. Мне нужен был свидетель, и, так как мы с вами действительно встретились, я сказал им, что вы могли бы подтвердить, что я был один.
— Хочу сразу предупредить вас, мне не нравится, когда меня используют! Я ни для кого не желаю быть алиби.
— Нет, но это только…
— Не говорите больше ничего, надеюсь, вы меня поняли.
— Хорошо, я понял.
— На этот раз прощаю, но я не хочу больше слышать о вас, иначе в следующий раз могу рассердиться… Ясно?
— Ясно, ясно, только не стоит угрожать мне.
Мужчина повернулся к двери и увидел хозяйку, наблюдавшую всю сцену. Когда он проходил мимо, она прижалась к стене и закрыла лицо рукой.
— Удачного дня, мадам.
Сенатор Фабр сидел за большим письменным столом в просторной комнате с высоким потолком, меблированной в стиле Луи-Филиппа… На лице его застыла лицемерная хищная улыбка, секрет которой ведом лишь политическим деятелям.
— Здравствуйте, капитан. Садитесь.
Избранник указал на два широких и довольно низких кресла. Со своего места он доминирует. Полицейский угадал его настроение. Глаза Фабра сверкали. Им владело чувство победоносного могущества. Кюш, со своей стороны, казался зажатым в неудобной позе на низеньком кресле. Фабр был спокоен и безмятежен. Он находился на своей территории и словно купался в своей безнаказанности. Разговор начинался подобно партии в шахматы.
— Для начала… это вас мне следует благодарить за такую пачкотню?
Сенатор размахивал перед Кюшем номером «Сюд-Уэст», где было напечатано интервью Дютура.
Полицейский бросил рассеянный взгляд в знак притворного сочувствия:
— Мы живем в стране, где провозглашена свобода прессы. Тут я бессилен, ведь это вы принимаете законы, месье сенатор.
— Ладно, оставим… Что вас привело ко мне?
Кюш проявлял сдержанность. Он не мог атаковать в лоб. Для разговора с такими типами требовалась лесть. Их следовало просить поделиться своим опытом, обращаться за советом.
— Сенатор, я пришел к вам, так как нуждаюсь в вашем знании содружества и его членов.
— Прекрасно.
Стратегия, похоже, сработала. Жан Луи Фабр проникся к Кюшу доверием.
— Мы имеем связь между двумя убитыми, отцом Анисе и унтер-офицером Марьеттом, нападением на мэра и пропавшим Фернандо Барбозой.
— Содружество…
— Вот именно, мы не оставляем без внимания ни одной ниточки… Быть может, кто-то имеет зуб на ваше братство. Мне хотелось бы также вернуться к вопросу об исключении унтер-офицера Марьетта.
— А-а… вы наконец снова проявляете благоразумие.
Кюш — из хитрости — решил смириться и дать ему понять, чего он хочет.
— Каждый может сбиться с пути истинного, не так ли?
— Ладно, что вы хотите знать?
— Почему был исключен Марьетт?
Политик встал, затем, полагая, что он на трибуне, начал напыщенно говорить, словно преподнося урок:
— Спиртное, капитан, спиртное. Марьетт пил… Слишком большой напор, слишком много забот. И недостаточная твердость… Под крепкой внешностью он скрывал уязвимость, которую топил в вине. Он был очень привязан к своей службе, а бюджетные ограничения на содержание жандармерии привели к роспуску его бригады. Его это пошатнуло.
— Мне сказали, что вы решительно разошлись во мнениях с Эдмоном де Вомором.
— Да, верно. Вам известно, что я более двадцати лет был мэром Сент-Эмильона. Я знал Марьетта как начальника бригады, но и как человека тоже. На него можно было положиться. Поэтому я и предложил кооптировать его, ввести в круг рыцарей виноделия. Увы, профессиональная ситуация полностью выбила его из колеи. Затем я добивался, чтобы его не исключали из содружества. У каждого бывают в жизни минуты сомнения, и следовало сохранить по отношению к нему немного человечности. Это соответствовало бы ценностям содружества, но я не обладал правом принимать решения, а последствия вам известны.
— Понимаю.
Полицейский изображал простачка. Он вдруг представил себе Фабра в белом халате: «Месье Кюш, не надо ли мне чуть больше подстричь вам затылок?»
— У вас есть другие вопросы?
— Да, относительно приобретения земель семейства Дютур…
— И тут тоже была проявлена человечность в отношении одного из самых видных наших членов, Франсуа Дютура. По окончании моего выборного срока я поддержал его кандидатуру в мэрию.
