Он тут же отбарабанил все фамилии.
— Или какой сегодня день.
— Вторник.
Что ж, мозги у него работают. А вот у меня в башке туман.
— Ты ведь, кажется, женат, — говорю.
— Уже нет. Кольцо — это так... чтобы супермодели об меня в метро не терлись.
— А где сейчас твоя жена?
— Я почем знаю...
— Случайно не в больнице?
— Разве что в качестве пациентки.
— Все умничаешь, — говорю.
Он снова закрывает глаза и улыбается через боль.
— Наверно, где-то здесь.
Я задергиваю занавеску и переключаюсь на Мосби. Он исхитрился выпростать спеленатые кисти рук, но щиколотки пока под контролем, и на том спасибо. Старик спит. Я проверяю его пульс и выхожу из палаты.
Написав в эссмановской истории болезни «По словам жены, укус летучей мыши. В/И»,[85]я вместо подписи оставляю какую-то загогулину. Меня охватило странное ощущение — я чист. Часы «доктора Питера Брауна» сочтены. Ему уже не грозит суд, и результатов лабораторных анализов он никогда не узнает. Остается выполнить последние предписания. Если на то будет моя воля.
Я обхожу больных, которым прописан курс химиотерапии, и проверяю работу капельниц. Потом трачу еще полминуты на молоденькую пациентку, закрепляя повязку у нее на голове — точнее, на том, что от головы осталось.
На соседней койке мертвенно-бледная девушка с остеосаркомой тупо глядит в потолок. Прозрачный мешочек у нее на колене заполнен сгустками крови.
Здоровое колено торчит из-под одеяла. Халатик задрался, выставив на всеобщее обозрение влагалище, откуда все еще свисает голубая ниточка тампона. Я прикрываю эту красоту.
— Плевать я хотела, — подает голос девушка. — Меня уже никто никогда не захочет.
— Глупости, — говорю. — Увидите, от мужиков не будет отбоя.
— Ага. От лузеров, которые готовы трахнуть одноногую, чтобы наверстать упущенное.
Ну и поворотец!
— Язычок у вас тот еще, — говорю.
— Ах, извините. — В ее голосе звучит сарказм. — Какой дурак пригласит меня на танцы?
— Еще как пригласят. Попрыгаете на славу.
— Засранец!
Я вытираю слезы с ее щек.
— Мне надо идти.
— Поцелуй меня, чучело, — говорит она.
Я выполняю ее просьбу. За моей спиной кто-то откашливается. Это два санитара, которые должны увезти ее на операцию.
— Блин. Мне страшно, — вырывается у нее, пока они переносят ее на каталку. Она вцепилась в мою руку, ладонь мокрая.
— Все будет о'кей, — успокаиваю я ее.
— Еще не ту ногу отрежут.
— Очень может быть. Зато в следующий раз им будет труднее ошибиться.
— Пошел ты.
Ее увозят, а мне на пейджер приходит вызов из НП, то бишь из Отделения неотложной помощи, или, попросту, «неотложки».
Нет проблем, проносится у меня в голове. Мне как раз по дороге. К выходу.
Возле неотложки я замечаю отморозка, который пытался меня грабануть сегодня утром. Его до сих пор маринуют в приемной — таким образом стараются отвадить всех, кто не имеет страховки. Лицо у него вымазано в крови, здоровой рукой он поддерживает сломанную руку. Увидев меня, он соскакивает с носилок, готовый обратиться в бегство. Подмигнув ему, я быстрым шагом следую дальше.
Если бы не особые обстоятельства, я бы с удовольствием здесь подзадержался. Работающие в НП люди спокойны, как удав, и неподвижны, как цветы в горшке. Иначе они бы, наверно, съехали с катушек. Казалось бы, что мешает завотделением отзвонить коллеге, приславшему ему сообщение на пейджер? А просто такого желания у него нет.[86]
Женщина-врач промывает парню ножевую рану в области поясницы. Парень голосит, извивается, но его крепко держат два санитара.
— Зачем вызывала? — спрашиваю.
— НП — это отстой, — роняет она невозмутимо.
— Извини, я спешу. Чем могу помочь?
— Ко мне поступил байкер с ущемлением мошонки. Дорожная авария.
— Так.
— Он немой.
— Немой?
— Ну да.
— А со слухом у него как?
— Со слухом все в порядке.
Тогда я сильно сомневаюсь, что он немой. Я бросаю взгляд на часы. Минут десять до появления крутых ребят, пришедших по мою душу, пожалуй, еще есть.
— Покажи мне его, — говорю.
Она откладывает пульверизатор и ведет меня к больному.
О, это вам не просто дурачок, решивший в выходные прокатиться на «харлее». Передо мной настоящий гангстер, словно сошедший с экрана. Вы видели этот типаж в фильме «Уйдем на дно». Он встречает меня не только зелеными татуировками, но еще и солнцезащитными очками. Из-под упаковок со льдом проглядывает раздувшаяся мошонка пурпурно-черной расцветки.
— Ты меня слышишь? — спрашиваю.
Байкер кивает.
Я зажимаю ему нос. В первую секунду он удивленно поднимает брови, но когда до него доходит, что ему со мной при всем желании не справиться, его лицо приобретает совсем иное выражение.
В конце концов он открывает рот, чтобы глотнуть воздух, и я достаю из-за щеки мешочек с героином.
Я бросаю его коллеге:
— О,кей?
— Спасибо, Пьетро.
— Всегда к твоим услугам, — отвечаю. А в голове: «Если бы да кабы...»
Через минуту я выхожу на улицу через задний вход для «неотложек».
ГЛАВА 20
С этой минуты меня интересует только один человек — Магдалина. Мы сняли квартиру в районе Форт Грин, в меру близко от ее родителей, и проводили вместе все свободное время. Когда ей надо было выступать, я подвозил ее до места и ошивался поблизости до окончания концерта.
Два раза в неделю мы навещали ее родителей. Они вели себя корректно, зато появилась некоторая слезливость. Рово, младший брат Магдалины, смотрел на меня снизу вверх, что мне льстило, хотя и создавало определенную неловкость.
Другое семейство, Локано, я по возможности избегал. Чем-то я был обязан ему, чем-то оно мне, и точка. Что бы вы почувствовали, слушая записи, где ваш друг называет вас не иначе, как «поляком», и ему наплевать, чем все это может для тебя обернуться? И многие ли, зная, что их друг услышал те записи, способны пережить эту ситуацию? Мы оба начали отдаляться, но постепенно, словно щадя друг от друга.
