— Каждый раз, когда отлучаешься, — сказал он Ребусу, — подозреваемый сильнее потеет, потому что не знает, что происходит, какие поступили новости.
— И какие же у нас новости? — спросил Ребус.
Лодердейл улыбнулся, поплескал водой себе в лицо, похлопал по вискам и по загривку. Он, похоже, был доволен собой. И что особенно настораживало: от него не пахло.
— Кажется, наш старший суперинтендант на сей раз прав, — признал Лодердейл. — Это он сказал, что мы должны сосредоточиться на Глассе.
— Гласс признался?
— Считай, что так. Но, видимо, он сначала хочет перебрать все способы защиты.
— Что это значит?
— Что виновата пресса, — сказал Лодердейл, вытираясь. — На эту мысль его натолкнула пресса. Чтобы убить еще раз. Дескать, все от него этого ждали.
— Можно подумать, он костяшка домино, которая мечтает поскорей попасть на свое место.
— Я никаких слов ему не подсказываю, если ты это имеешь в виду. Допрос записывается на магнитофон.
Ребус отрицательно покачал головой:
— Нет-нет, я хочу сказать: если он признается, то нет вопросов. Все прекрасно. И кстати, это я убил Кеннеди.
Лодердейл разглядывал себя в забрызганное зеркало. Вид у него все еще был торжествующий, шея торчала из воротника рубашки так, что голова напоминала мячик для гольфа на подставке для удара.
— Признание, Джон, — сказал он, — это такая мощная штука… Признание.
— Даже если этот парень несколько ночей подряд спал, не раздеваясь, на улице? Одуревший от тормозухи и разыскиваемый лучшими сыскарями Эдинбурга? Признание может быть хорошо для души, сэр, но иногда цена ему — миска бульона и немного горячего чая.
Лодердейл привел себя в порядок, повернулся к Ребусу:
— Ты пессимист, Джон.
— Подумайте обо всех вопросах, на которые Гласс не знает ответа. Задайте хоть несколько. Каким образом миссис Джек попала в Куинсферри? Как получилось, что он сбросил ее в реку именно там? Спросите его, сэр. Мне будет любопытно прочесть протокол. Думаю, у вас получится монолог.
Засим инспектор Ребус уходит, оставляя старшего инспектора Лодердейла, который охорашивается и разглядывает себя, словно статуя, проверяющая, нет ли на ней сколов. Один, кажется, обнаруживает, потому что вдруг хмурится и застревает в туалете дольше обычного…
* * *
— Мне нужно еще хоть что-нибудь, Джон.
Они лежали в кровати: Ребус, Пейшенс и кот Душка. Ребус заговорил с американским акцентом:
— Я отдал тебе все, что у меня есть, детка.
Пейшенс улыбнулась, но успокаиваться не собиралась. Он взбила подушки и села, подтянув колени к подбородку.
— Я имею в виду, — сказала она, — мне нужно знать, что ты собираешься делать… Что мы собираемся делать. Я не понимаю, то ли ты переезжаешь ко мне, то ли съезжаешь от меня.
— По обстоятельствам, — сказал он, предпринимая последнюю попытку шуткой уйти от серьезного разговора. Она стукнула его в плечо. Сильно. У него даже дыхание перехватило. — Я плохо терплю боль, — сказал он.
— И я тоже! — В ее глазах стояли слезы, но она не имела ни малейшего желания доставлять ему такое удовольствие. — У тебя что, есть еще кто-то?
Он удивленно посмотрел на нее:
— Нет. С чего ты взяла?
Кот прополз по кровати, улегся на коленях у Пейшенс и принялся точить когти об одеяло. Когда он угомонился, она стала его гладить.
— Мне все время кажется, будто ты хочешь мне что-то сказать. Будто собираешься с духом, но все никак не получается. Я бы предпочла знать правду, какой бы она ни была.
Что тут знать? Что он еще не принял решения? Что в его сердце все еще если не горел, то тлел уголек чувства к Джилл Темплер? Что тут знать?
— Ты все знаешь, Пейшенс. Работа полицейского не сахар, ну и так далее.
— Но зачем ты так выкладываешься?
— Что?
— С этими своими расследованиями — зачем ты так выкладываешься, Джон? Это просто работа, как и любая другая. Я же вот умею забывать на несколько часов о своих пациентах. Почему ты не можешь?
Он дал ей почти единственный честный ответ за весь вечер:
— Не знаю.
Зазвонил телефон. Пейшенс подняла аппарат с пола, поставила его между ними.
— Это тебя или меня? — спросила она.
— Тебя.
Она сняла трубку.
— Слушаю. Да, доктор Эйткен. Да, здравствуйте, миссис Лэрд… Сейчас? Вы уверены? Может быть, у него просто грипп?
Ребус посмотрел на часы. Половина десятого. Сегодня Пейшенс дежурила на срочных вызовах.
— Так-так, — сказал она. — Так-так.
Голос в трубке продолжал говорить. Пейшенс на секунду отвела руку с трубкой в сторону и издала безмолвный стон в потолок.
— Хорошо, миссис Лэрд. Нет, вы его не трогайте. Я немедленно выезжаю. Какой, вы сказали, у вас адрес?
Закончив разговор, она поднялась и начала одеваться.
— Миссис Лэрд говорит, что ее муж на сей раз точно собрался на тот свет, — сообщила она Ребусу. — Это уже в третий раз за три месяца, черт бы его подрал.
— Хочешь, я тебя подвезу?
— Нет, спасибо. Я сама. — Она помедлила, подошла и клюнула его в щеку. — Но за предложение спасибо.
— Не за что.
Душка, чей покой был потревожен, теперь топтал ту часть одеяла, где лежал Ребус. Ребус хотел было погладить его по голове, но кот уклонился.
— До скорого, — сказала Пейшенс, целуя его еще раз. — Мы еще поговорим, да?
— Если хочешь.
— Хочу.
С этими словами она вышла. Он слышал, как она в гостиной собирает свой чемоданчик, потом открылась и закрылась входная дверь. Кот сполз с Ребуса и теперь исследовал те части кровати, которые еще хранили тепло Пейшенс. Ребус хотел было подняться, но передумал. Телефон зазвонил снова. Еще один пациент? Нет уж, он не будет отвечать. Телефон продолжал трезвонить. Наконец Ребус ответил уклончивым «Да?..»
— Наберись терпения, — сказал Джордж Флайт. — Я тебя ни от чего не оторвал?
— Что у тебя, Джордж?
— Ну, ты сам спросил. Лично у меня понос. Похоже, не стоило мне вчера в «Ганге» приправлять еду карри. А еще, инспектор, у меня есть информация по вашему запросу.
— Неужели, инспектор? Будьте так добры, поделитесь поскорее, не то хуже будет.
Флайт фыркнул:
— Вот и вся благодарность, которую я получаю за свои тяжкие труды.
— Знаем мы, какие такие труды у вас там в лондонской полиции, Джордж.
