на Театралке около витрин уже упомянутого «Изумруда» и ко всем проходящим пристают с дежурной фразой: «Сдавать? Давай мне, хорошую цену дам». Менты их почему-то не трогают. Нет, один раз по телику показали, как менты запихивают цыганок в милицейский УАЗик. И толку? Что ты им предъявишь? Незаконное предпринимательство? Ха-ха-ха. В тот же день ромалы шумною толпой прибыли к дверям РОВД с грудными дитятями на руках и подняли в дежурке такой вой и гам, что менты от них едва сами в обезьянник не спрятались. Цыганок отпустили, следующим утром они были на своем «рабочем месте».
Но сегодня цыганка была одна. Зато какая! Цыганка знатная, все звали ее Маша (хотя на прочие женские имена тоже откликалась), смуглое лицо ее украшали шикарные гренадерские усы, а улыбка – сплошь червонная. Говорят, что по золотым делам Маша в таборе главная. Самое обидное, что Маша, когда я подошел к «Изумруду», не стала приставать ко мне даже с дежурной фразой. Видимо, моя персона в линялых джинсах, простенькой куртке и видавших виды кроссовках в плане драгметаллов показалась ей совершенно бесперспективной. Цыганка равнодушно на меня глянула, отвернулась и тут же грудью заслонила дорогу тонюсенькой молоденькой девчушке в явно бутиковом прикиде: «Сдавать? Мнэ давай. Хорошую цену дам». Девчушка шарахнулась от цыганки, как от прокаженной, и чуть ли не бегом удалилась в сторону театра. Маша шмыгнула носом и широко зевнула, перекрестив рот. Надо же, православная! Потом смачно высморкалась в не совсем свежий платок и только потом соизволила обратить на меня внимание:
– Чо у тэбя?
Я, робея, протянул ей желтый комочек на ладошке. Цыганка внимательно глянула сначала на золото, потом на меня, снова на золото. Но в руки металл не взяла, а только тронула указательным пальцем:
– Настоящее.
Я кивнул и вытащил из кармана пузырек с кислотой.
– Можно проверить.
Цыганка глянула на кислоту с уважением и кивнула в сторону подворотни. Там она внимательно смотрела, как пузырится на бетоне кислота, не причиняя драгметаллу вреда, потом тщательно отерла золото платком и взяла в ладонь. Хотите верьте, хотите нет, но… усы у цыганки зашевелились, а глазищи… Я таких огромных антрацитовых зрачков в жизни не видел!
– Откуда? Откуда это у тэбя?! – выдохнула цыганка.
– Ты что, из милиции? – вставил я заранее приготовленную фразу. Но Маша словно и не слышала, она сжимала в пальцах мой золотой комочек, зачем-то теребя другой рукой здоровенную серьгу в ухе. Сравнивала что ли?
– Хороший золото, – сказала цыганка, в финале попробовав золотой комочек на золотой же зуб. – Очень хороший. Чистый! Семьсот дам. (Пауза) Тысячу. (Пауза) За грамм. Семь грамм здесь. (Пауза) Не спрашиваю, откуда взял.
Я мужественно молчал, пытаясь прикинуть в уме, сколько мне дадут за «всю партию». И мысленно же ругал себя за то, что дома не догадался даже взвесить. Цыганка мое молчание восприняла, как отказ:
– Полторы тысячи дам. Никто больше не даст! Последнее слово!
Я кивнул. В руках цыганки немедленно и непонятно откуда появились аптекарские весы. Причем, вместо гирек она использовала старые советские монеты. Пятак и двушку. Такие раньше в телефонные аппараты бросали. Цыганка держала весы за колечко большим и указательным пальцами, чашечка с монетками чуть перевешивала. Ну и Маша! Глаз – алмаз! И правда, почти семь грамм.
– Шесть и девять! Плачу за семь, – быстро сказала цыганка, весы из ее рук исчезли вместе с золотым комочком, зато появилась пачка тысячерублевых и пятисотенных купюр.
Я быстро пересчитал деньги. Все верно, без обмана. Можно уходить. Сегодня у нас с братцем – сытный ужин. Братцу – новые кроссовки, он так мечтает о настоящих «адиках». Мне – новые джинсы. Любые. Да и на ноги что-то, не в этом же позорище ходить. И долги по коммуналке закрыть, а то задолбали своими звонками из ЖЭУ. Телик плоский на стену. Нет, на телик явно не хватит.
– Будет еще такой же, – вкрадчиво шептала цыганка, – приноси, все возьму.
– По полторы?
– По полторы!
Умом понимаю, что надо уходить, но рука предательски лезет в карман, сжимает тяжелые комочки, вызволяет их на свет. Цыганка ахает. Снова аптекарские весы. Уже никакой монетной мелочи. Блестящая гирька – сто грамм. И еще две – по пятьдесят. И еще несколько поменьше. Огромные зрачки глаз цыганки. Улыбка. Очень широкая. У Маши даже зубы мудрости золотые. Доверительный шепот: «Ай молодец, ай хороший товар. Не обману, не бойся, вот твой золото – держи. Не обману. Подожди! Много денег надо, столько нет с собой. Подожди! Не бойся – не обману. Сейчас позвоню – привезут. Не обману! Подожди!» Цыганка говорит по мобиле. Мобила модная, смартфон последнего выпуска. Послушно жду. Верю. Не обманет. Сколько жду – не помню. Время как-то странно движется. Как-то «тягуче». Маша прячет мобилу, берет меня за руку и в который раз уверяет, что не обманет. Усы-то как топорщатся! Интересно, она их брить не пробовала? Или выщипывать, как женщины брови – рейсфедером. Впрочем, говорят, у цыганок-колдуний вся сила в усах. В подворотню въезжает большая черная машина, хлопают двери. Цыгане. Двое. Бородатые и косматые, толстые золотые цепи на мощных шеях. О чем-то шепчутся с цыганкой, то и дело поглядывая на меня. А морды-то какие! Такой зарежет – не моргнет. Вот идет ко мне, сейчас зарежет. Страшно! Но нет. Берет золото, взвешивает на ладони. Кивает другому. Шелестят купюры. Рыжие «пятерки». Цвета листьев опавшего клена. Много. Никогда так много денег в руках не держал. А теперь держу. И сижу. И в глазах двоится. Я почему-то сижу в такси. Заднее сидение. Волга. Желтая, с
