вдруг ей.
Вскоре им всё чаще стали попадаться невысокие рощицы, лесочки и отдельные деревца. Степь осталась позади. В небольшом перелеске, на широкой поляне, Прынц сделал, единственный за всю дорогу, привал.
Когда он спрыгнул с коня и помог спуститься Филиппе, она не устояла на ногах и с тихим стоном, кулем свалилась на землю.
— Да… Досталось тебе, девочка, — Фредерик взял её на руки и отнёс её за широкий разлапистый куст.
Оставил там, с усмешкой пообещав не подглядывать.
Пока Филиппа, кряхтя, справилась со своими делами и с усилием переставляя ноги, приплелась обратно, на поляну, Фред уже разжёг небольшой костёр и разложил на чистой тряпице нехитрый перекус.
— Прошу к столу, красавица! — галантно поклонился он.
Филиппа в этот момент, как раз, совсем неизящно повалилась набок и только хмыкнула на его жест. Подставив под голову согнутую в локте руку, второй рукой она сразу потянулась за едой, с хитрой улыбкой хватая кусок побольше. Прынц только улыбнулся на это, не спеша устраиваясь с другой стороны костерка.
— Расскажи мне, как ты всё провернула с нашим спасением… — попросил он.
Филиппа слегка пожала плечами: почему бы не рассказать?
— А как вы выбрались из ловушки? — после подробного рассказа о пережитых ею, накануне, приключениях, в свою очередь поинтересовалась девушка.
— А что, мы? Как только дозорные донесли, что внизу начался бой, сотня, что стояла наготове у «горла» рванулась наружу, а там и остальные просочились на свободу. Таранцы были разбиты. Хилберт приказал нашему отряду занять их лагерь, а сам взял меня и вернулся вместе со вторым отрядом на их стоянку, за тобой. Знаешь, с того момента, как ты в бревне скатилась вниз, мы с ним глаз не сомкнули…
Только после этих слов Филиппа обратила внимание на то, насколько усталым и изнеможённым выглядел Прынц. А ведь ему ещё столько ехать: до поместья, а потом скакать в приграничную крепость с докладом для ашварси…
Отдохнув, остаток пути Филиппа старалась держаться. Фредерик даже немного подремал, навалившись на неё сзади. Девушка мужественно удерживала его вес столько, сколько смогла. И принц проснулся только, когда Филиппа уже почти легла на шею лошади, дрожащими руками удерживая, выпавшие у него из рук, поводья.
— Хорошо, что ты проснулся. Мы уже доехали до той скалы, на которую ты показывал. Я не знаю, куда дальше?
— Спасибо, что дала мне немного передохнуть, милая. Мы почти приехали. Поместье сразу за тем лесочком.
Филиппа тихо наблюдала, как в комнате таял дневной свет, сменяясь сумерками, а потом и ночной тьмой. Лежа в удобной мягкой постели, она никак не могла уснуть, вспоминая прощание с Прынцем.
— Я вернусь за тобой, милая. Жди, — быстро шепнул он ей на ухо перед тем, как её под руки увели две служанки.
Вокруг было много незнакомых людей, Филиппа почти не держалась на ногах от усталости, поэтому прощание с Прынцем вышло скомканным и быстрым.
— Спасибо за всё! Береги себя! — только и решилась ответить, уходя, девушка.
Сейчас она вспоминала последние слова Фреда, обдумывала их и удивлялась: как это он вернётся за ней? Призванным ведь нельзя иметь семью!
Тогда… Она покрылась холодным потом от неприятной догадки: неужели аштуг решил определить её в весёлый дом при их крепости и пришлёт за ней Прынца после похода? Он ведь тоже сказал: «жди»…
Нет! Только не это! А если она очень постарается, здесь, в поместье? Если будет много и хорошо работать? Возможно, тогда аштуг позволит ей остаться у него служанкой?
Да! Конечно, позволит! Он ведь представил её всем, как свою дальнюю родственницу! Ведь, кажется нельзя определять родственницу в весёлый дом? Или дальнюю можно?
Да, нет! Он дал распоряжение учиться вместе с его сестрой. Это хорошо. Очень хорошо. Но почему тогда и Прынц сказал ей: «жди»?
«Ничего не понимаю!» — ломала себе голову Филиппа и беспокойно вертелась в постели, сбивая простынь.
Глава 31
Генриетта и Филиппа подшивали шторы для главного зала целую неделю. За это время сестра аштуга быстро сообразила, какой щедрый подарок сделали ей Боги. Нежданная компаньонка не скандалила, не спорила, не ныла и не строила козни, а ещё, отлично отвлекала на себя внимание Камиллы. Хоть последнее Филиппе страшно не нравилось, зато Генриетта была весьма довольна.
К тому же, эта дальняя родственница с милой улыбкой выполняла не только всё своё задание, но ещё и переделывала больше половины работы, порученной Генриетте. Молодая хозяйка не могла не оценить этого.
Наступила зима. Война на западной границе затянулась. До поместья доходили вести, что император начал вести мирные переговоры с таранцами.
Пока где-то мужчины решали будущее мира и империи, юная Филиппа боролась за свою маленькую судьбу. Она каждый день вела неустанную битву со смотрительницей, искренне не понимая почему эта женщина так ополчилась на неё, боролась с неустанными придирками Камиллы, хотя воспитательница скорее была противненькой, чем злобной. И свои мирные переговоры девушке приходилось устраивать, пытаясь преодолеть странное предубеждение к ней сестры аштуга.
Генриетта всегда высокомерно кривила губы, разговаривая с бедной родственницей, но, всё же, у неё неизменно вызывало уважение то, что, как это ни удивительно, но пришлая девчонка легко и быстро разобралась в счётных книгах поместья. Сиротка быстро смогла говорить с управляющим Кралвигом о расходах со знанием дела. Когда Цирция становилась свидетельницей подобного разговора, у неё случалось расстройство сна, а Филиппу обязательно вскорости ждала какая-нибудь пакость от смотрительницы.
Однако, несмотря на трудолюбие и многие умения, было и то, в чём новенькая сильно уступала Генриетте. Она совершенно путалась в истории империи и правилах этикета, хоть и старательно переписывала даты и своды полезных советов очень аккуратным округлым почерком.
— Видно, что твои родители хорошо порадели о твоём образовании, — как-то заметила Камилла, проверяя заданные девушкам уроки счёта и письма.
— Это не они, это брат позаботился, — ответила Филиппа чистую правду.
— А-а-а… Ну, да. Конечно. Ты же сирота, поэтому тебя воспитывал брат. Теперь понятно, почему такие проблемы с правилами хорошего тона и поведения для девиц благородного происхождения.
— Хм… — на это Филиппа только пожала плечами и предпочла промолчать, оставляя воспитательницу думать так, как ей заблагорассудится.
Генриетта, будучи не из тех, кто глупо упускает свою выгоду, понемногу привыкла к своей дальней родственнице, во всю используя её умения и работоспособность, но относилась к ней свысока, считая себя чуть ли не благодетельницей для бедной сиротки. Даже одежда, которую носила Филиппа, вся была перешита исключительно из старых, либо пришедших в негодность, нарядов Генриетты. У Филиппы не
