гнев в сердце, тиран подчинился необходимости и созвал баронов на совещание в Реннимиде.
Глава III
ВЕЛИКАЯ ХАРТИЯ (1215–1217 гг.)
Местом совещания был выбран остров на Темзе, между Стенсом и Виндзором; король расположился на одном берегу, бароны — на другом, в болотистой низине, которая и теперь известна как Реннимид. Уполномоченные с обеих сторон сошлись на острове, но переговоры служили простым прикрытием для безусловного подчинения Иоанна. Великая хартия была рассмотрена, принята и подписана в один день.
Одна из ее копий, хотя и поврежденная временем и огнем, но с сохранившейся на почерневшем и сморщенном пергаменте королевской печатью, и поныне хранится в Британском музее. Невозможно смотреть без почтения на древнейший памятник английской вольности, который мы можем видеть своими глазами и осязать руками, и на который патриоты последующих веков смотрели как на основу английской свободы. Но сама по себе хартия не была новшеством и не претендовала на установление каких-либо новых конституционных начал. В ее основе лежала хартия Генриха I, а добавления к ней представляли собой большей частью формальное признание юридических и административных реформ Генриха II. Но неопределенные выражения прежней хартии были заменены точными и отчетливыми постановлениями. Признанное прежней хартией английское обычное право казалось слишком слабым для обуздания анжуйцев, и бароны заменили его теперь ограничениями писаного закона.
В этом смысле хартия представляет собой переход от эпохи традиционных прав, сохранявшихся в народной памяти и официально провозглашенных примасом, к последующему веку писаного закона, парламентов и статутов. Церковь проявила свою способность к самозащите с помощью интердикта, и статья хартии, которой признаются ее права, единственная из всех удержала свою древнюю и общую форму. Но всякая неопределенность тотчас же исчезает, как только хартия переходит к определению прав англичан вообще на правосудие, на личную и имущественную безопасность, на достойное управление.
«Ни один свободный человек, — гласит приснопамятная статья хартии, легшая в основу всей нашей судебной системы, — не может быть арестован, посажен в тюрьму, лишен имущества, объявлен вне закона или разорен каким бы то ни было способом не иначе как по законному приговору своих пэров или на основании законов страны». «Ни одному человеку, — гласит другая статья, — мы не будем продавать или отказывать, или отсрочивать право или правосудие». Великие реформы предшествовавшего царствования были теперь формально признаны: акцизные судьи были обязаны объезжать свои округа четыре раза в год; королевский суд должен был заседать в определенном месте, а не сопровождать, как это делалось прежде, короля в его поездках по стране. Но отказ в правосудии был мелочью по сравнению с вопиющими финансовыми злоупотреблениями, практиковавшимися при Иоанне и его предшественнике.
Ричард увеличил размер введенного Генрихом II «щитового сбора» и воспользовался им для сбора средств, чтобы выкупить себя. Он восстановил под названием «плужного сбора» (carucage) так часто уничтожавшиеся «датские деньги», или поземельный налог, захватывал шерсть цистерцианцев и их церковную утварь и облагал налогами не только землю, но и движимость. Иоанн снова повысил «щитовой сбор» (scutage), вводил сборы, штрафы и выкупы по своему усмотрению, без совещания с баронами.
Великая хартия устранила это злоупотребление, установив порядок, на котором зиждется наш конституционный строй. За исключением трех обычных феодальных сборов, оставленных за короной, «ни один налог не может быть взимаем в нашем королевстве без согласия совета королевства», на который прелаты и крупные бароны должны приглашаться специальными уведомлениями (writ), а прочие вассалы короля — через шерифов и бальи не менее чем за сорок дней до этого. Статья, вероятно, только излагала общепринятый обычай королевства, но это изложение обратило обычай в национальное право, притом настолько важное, что на него опирается вся наша парламентская жизнь.
Тех прав, которых бароны домогались для себя, они требовали и для всей нации. Благо свободного и неподкупного правосудия было благом для всех, но особое постановление охраняло бедняка. Штраф с фримена за совершенное им преступление не мог затрагивать его земли, с купца — его товаров, с ремесленника — его земледельческих орудий. Даже у виновного должны были оставаться средства для существования. Подвассалы или арендаторы гарантировались хартией от незаконных вымогательств лордов в тех же выражениях, в каких сами лорды гарантировались от вымогательств короны. Городам было обеспечено пользование их муниципальными привилегиями, свободой от произвольного обложения, правами суда, общего совещания, регулирования торговли. «Пусть город Лондон пользуется всеми своими старыми вольностями и свободой от податей как на суше, так и на воде. Сверх того, мы желаем и позволяем, чтобы все остальные города, местечки и порты пользовались всеми вольностями и свободой от податей».
Влияние торгового класса заметно в двух других постановлениях, из которых одно гарантирует иностранным купцам свободу передвижения и торговли, а другое устанавливает для всего государства единство весов и мер. Оставался только один вопрос, и притом самый трудный: как обеспечить порядок, вводимый хартией в управление королевством. Непосредственные злоупотребления были легко устранены; заложники были возвращены по домам, иностранцы — изгнаны из страны. Труднее было найти средства для контроля над королем, которому никто не доверял. Для этого был избран совет из двадцати пяти баронов, обязанный наблюдать за выполнением хартии Иоанном с правом объявлять королю войну в случае ее нарушения. Наконец хартия была распространена по всей стране и ей, по повелению короля, присягнули все сотенные и общинные собрания.
«Они поставили надо мной двадцать пять опекунов!» — кричал в припадке ярости Иоанн, катаясь по полу и грызя от бессильной злобы ветки и солому. Но его ярость скоро сменилась интригами, на которые он был такой мастер. Через несколько дней он покинул Виндзор и несколько месяцев провел на южном берегу в ожидании известий о помощи, которой он просил у Рима и Европы. Недаром же он сделался вассалом Рима. В то время как Иннокентий III мечтал об обширной христианской империи, глава которой, папа Римский, следил бы за соблюдением начал права и веры государями, Иоанн рассчитывал на то, что поддержка папы позволит ему править так самовластно, как он захочет и что папские громы будут всегда так же к его услугам, как теперь английские армии готовы защищать деспотизм турецкого султана или Низама Гайдебарадского.
Его посланники уже действовали в Риме, и папа Римский Иннокентий III, раздраженный тем, что вопрос, подлежавший решению им как сюзереном, был разрешен вооруженным восстанием, уничтожил Великую хартию и отклонил Стефана Лангтона от исполнения обязанностей примаса. Осенью под знамя короля прибыл из-за моря отряд иноземных наемников и король двинулся на расстроенные силы баронов, голодом принудил Рочестер к сдаче и пошел дальше к северу, опустошая все центральные
