высший судия.
Теперь об отношении. Слово имеет две категории – личное и объективное. Хозяин списка умудряется объединить категории в единое целое. Его личное отношение и есть объективное. И опять никаких возражений.
По списку Роста будут судить о нашей культуре. Это «культурный слой», археология.
Снова вопрос. Как характеризовать хозяина списка? Кто он? Писатель, фотограф, поэт, путешественник, артист, певец? Да, всё это про него.
Друг. Очень важное качество его натуры. Пожалуй, самое важное и ценное.
Собутыльник, наконец!
Он живет, как путешественник, среди людей-островов, изучает известные, открывает новые.
Он создатель особого жанра: «фотография с подписью».
Юрий Рост в своей мастерской. Фото автора. 2022
Фотографирует настолько профессионально, что это даже незаметно. Его фотографии очень индивидуальны. Такие личностные понятия, как «диафрагма» и «выдержка», вытеснены «цифрой», но у него осталась собственная «выдержка».
Пишет просто, иногда даже слишком (наверно, специально!). Определяет написанное нейтральным словом «текст», которое указывает, что претензий на «большую литературу» нет. Но литература есть и ею зачитываешься.
Повезло нам, что есть Рост. А для Роста, как известно, нет предела. Это прописная истина.
Художник Резо Габриадзе. Обыкновенный гений
24 марта 1913 года в Москве открылась авангардная выставка «Мишень». Ее организовал Михаил Ларионов, который только что покинул «Бубновый валет». Его перестала интересовать французская живопись – и импрессионисты, и Поль Сезанн, и фовисты во главе с Полем Гогеном и Анри Матиссом. Он увлекся примитивизмом, но не французского разлива, а своего, отечественного, русского. Ларионов обратился к народному искусству, иконописи, детским рисункам. Его влекла простота, недоступная изысканному французскому вкусу. Поэтому на «Мишени», кроме работ самого Ларионова, Натальи Гончаровой, Казимира Малевича, Марка Шагала и других художников, были выставлены иконописные подлинники (то есть иконные прориси), русские и восточные лубки (народные картинки), рисунки художников-самоучек и детские рисунки.
Резо Габриадзе. Фото Юрия Роста. Конец 2010-х
Одним из «гвоздей» выставки были написанные на клеёнках картины Нико Пиросмани, самодеятельного художника, только что «открытого» молодыми художниками-авангардистами – Михаилом Ле-Дантю и братьями Ильей и Кириллом Зданевичами. Они входили в ближний круг Михаила Ларионова и именно благодаря им Ларионов узнал о существовании Пиросмани.
Пиросмани был великим мастером и очень простым человеком. Это редкое сочетание пришлось по вкусу Ларионову, который был очарован наивным примитивизмом грузинского мастера и с энтузиазмом принялся прославлять его имя. Так произведения Пиросмани оказались на «Мишени».
Казалось бы, какое отношение имеет это более чем столетней давности событие к Резо Габриадзе? На самом деле – имеет. Габриадзе очень любит Пиросмани. С художником Габриадзе произошла похожая история.
Вот как это было. С Резо я познакомился более тридцати лет назад. У художницы Галины Колманок, которая работала главным художником Еврейского театра, я увидел маленькую темперную картинку – на ней был изображен грустный еврейский юноша с зонтиком. Картинка стояла на мольберте. «А кто это?» «Это Резо Габриадзе» «Очень хочется увидеть его!»
Галина привела Резо ко мне – с этого момента началась дружба. Он в это время часто бывал в Москве, жил в посольском доме на улице Палиашвили (теперь Малый Ржевский переулок). Его комната была одновременно мастерской. Он постоянно рисовал. Но поскольку у него не было специального художественного образования, его мучали сомнения – художник он или нет. От меня, как от искусствоведа, он ждал ответа на этот вопрос.
Конечно, в его желании была известная доля наивного кокетства – Резо прекрасно знал, что он художник. Он тогда уже дружил с писателем Андреем Битовым, архитектором Александром Великановым, той же Галиной Колманок. Они его работы, несомненно, хвалили. Но Резо хотел профессиональной искусствоведческой оценки. Он ее получил – самую высокую.
Для меня это был совершенно новый опыт – говорить очевидные вещи уважаемому и известному человеку. Не слишком ли самонадеянно с моей стороны? Но я так полюбил его работы, а потом и его самого, что решился говорить то, что думаю, совершенно искренно, без лести. Я уже тогда считал, что Резо – один из самых талантливых художников нашего времени. Напрашивалось сравнение с Пиросмани – по степени одаренности, внутренней чистоте.
В 1989 году сборнике «Панорама искусств» мне удалось опубликовать статью Андрея Битова о Габриадзе и мое «Послесловие редактора» (так как я редактировал этот сборник). Думаю, это были первые на русском языке тексты о художнике Габриадзе. Эта публикация стала открытием художника Резо Габриадзе для русской культуры.
Разве это не напоминает историю открытия Пиросмани и появления его картин в России?
Во время разговоров с ним всегда происходят чудеса. Непредсказуемые пути и неожиданные повороты мысли, убийственные сравнения, ясное и жёсткое историческое мышление. И вдруг! – поражающее наивностью, нежностью и чистотой высказывание… Жаль, что разговоры с Резо Габриадзе не записываются постоянно. Впрочем, многие его тексты – это разговоры с читателем.
Остается только удивляться, как в одном человеке сосредоточено так много талантов. Или это один талант – многогранный и необъятный? Используя банальную историческую шкалу, хочется сказать – возрожденческий. Но у ренессансных героев не было юмора. А юмор Резо – немаловажная составная его таланта. Значит, такое сравнение не подходит. Других аналогий нет. Следовательно, талант Резо – особый, неповторимый.
Как же наиболее точно определить творческую принадлежность Резо Габриадзе и нужно ли это вообще? Наверно нужно, потому что для исследователя интересно. Если следовать хронологии, то прежде всего он известен как сценарист, который, по словам Битова, самостоятельно существовал в фильмах и не был поглощен режиссером, а только, с бóльшим или меньшим успехом, воплощен. Многие из этих фильмов стали национальным достоянием, а некоторые фразы персонажей разошлись в народе как поговорки.
Он рисовал всегда, до кино и после. Все, что им придумывалось, должно было быть сначала нарисовано. Так, думаю, и сложилась привычка рисовать.
Уже ранние сценарии сопровождались рисунками – иногда это были большие мизансцены, иногда – маленькие зарисовки. Такая методика не нова в режиссерско-сценарном деле – вспомним хотя бы Сергея Эйзенштейна.
У Резо очень внимательный и все замечающий глаз. Порой он видит то, что большинство людей не замечают. А когда это возникает на листе или холсте – невольно думаешь, как это он подметил, увидел? Поразительная способность!
Постепенно рисунки из сопроводительных превращались в самостоятельные. Их самостоятельность всё более становилась оправданной формой, цветом, линией. Видно, как чисто художнические задачи всё более и более превалируют над киношными. В какой-то момент работа в кино закончилась – на нее ушло 12 лет жизни. Его
