напугало, и закричала, мало того что не могла потом долго успокоиться, еще и детей перепугала. Я перерезала провод, телевизора не стало. Дом погрузился в тишину, Санек молча сидел в своей комнате и часами смотрел в стену, Лика все время спала, и только Марта иногда начинала радоваться чему-то понятному ей одной и смеяться. К слову, оказалось, Марта — отличный ребенок, она совсем не кричит и быстро успокаивается, если вовремя менять ей подгузники, кормить и брать на руки. Глядя на Марту, я презирала Тамару еще сильнее, некоторым женщинам все-таки нельзя иметь детей.
Раз в две недели друг Ликиного отца привозил пакеты продуктов. Из дома мы не выходили и не выпускали Санька, пару раз порывавшегося куда-то сбежать. Спустя четыре месяца Лика сказала, что больше так не может, вышла погулять и попалась на глаза какому-то деду. Было непонятно, узнал он ее или нет. На мой взгляд, узнать Лику по жизнерадостным московским фото, крутившимся в СМИ, было практически невозможно, но рисковать было нельзя. Мы за десять минут собрались и ушли прочь. Некоторое время мы скитались по заброшенным домам, жили где придется, а затем перебрались в тот пустой дом у озера. Друг отца Лики помогал нам еще года два, купил нам машину и спрятал ее у входа в лес, еще однажды привез нам неплохую сумму денег — передал отец, — а потом просто исчез. Не знаю, что случилось, может, полиция его нашла и начала в чем-то подозревать, а может, мы ему надоели. К тому моменту мы уже научились рыбачить, ухаживать за домом и как-то могли выжить без его помощи, хотя и было очень тяжело.
Отца Лики не стало следующим летом. Зимой его арестовали, по официальной версии — из-за каких-то проблем в бухгалтерской отчетности его компании. До суда он не дожил, скончавшись от инфаркта в СИЗО — опять же, по официальной версии. Не знаю, что там было и как, я свечку не держала. В тот день Лика сказала: «У меня осталась только ты».
Дети росли — куда нам было их девать, да я и не хотела от них избавляться. Я любила Марту с того момента, когда впервые дотронулась до нее, когда подняла из кроватки в темном пропахшем чесноком доме, а она прижалась ко мне крохотным теплым телом и перестала плакать. Она называла меня мамой, только меня, Лику она никогда так не называла — та была ее тетей. С Сашей было тяжелее — он напоминал мне своего мерзкого отца, — но я и к нему привязалась со временем.
Лика твердила, что нужно пытаться выбраться из леса, что нужно пытаться зажить нормально, что все давно уже забыли про нас, и мы пытались несколько раз. Мы жили в селе под Мурманском, в деревне на западе Ленинградской области, в селе в Тверской области. Лика начала подрабатывать ясновидящей, я сначала смеялась, а потом увидела, как здорово у нее получается. Люди верили ей, люди любили ее, она была по-настоящему хороша в роли гадалки. Она меняла цвет волос, образ и имена. Я меняла тоже. Мы старели — я быстрее, она медленнее.
Каждый раз что-то случалось. Каждый раз. И мы возвращались в наш дом в лесу, бежали туда, в нашу крепость, окруженную километрами леса, в единственное место на Земле, в котором чувствовали себя в безопасности.
Москву мы так больше и не увидели. Ближе всего к столице мы подобрались, когда жили в Тверской области. Мы провели там отличные пять лет, и именно там повзрослевшая Марта встретила и полюбила местного, никому не нужного, грязного паренька в каких-то обносках. Он так влюбился в нее. Я изначально была против их общения, мне не нравился этот деревенский дурачок, он не подходил моей Марте, но потом я поменяла свое мнение.
Однажды Лику случайно узнал какой-то рьяный молодой полицейский, пришедший с женой на ярмарку. Такой смешной — «всем стоять, руки вверх, гражданка, предъявите документы», пистолет зачем-то вытащил. Я стояла в десяти метрах от нее и продавала калачи, но меня он не узнал. Документов у Лики не было, он ее задержал и отвез в маленький сельский участок. Там он ей рассказывал, что из-за нее полицейским и стал. Как еще ребенком стоял перед телевизором и смотрел на ее фотографии. Как хранил вырезки из газет, посвященные нашему делу. Как мечтал стать полицейским и ловить таких прекрасных, но преступных девушек.
Мы пришли за Ликой в участок вчетвером — я, Саша, Марта и ее паренек в обносках. Я предлагала отпустить ее по-хорошему, они отказались. Мы начали стрелять. Полицейский прицелился в меня, и паренек в обносках, не раздумывая, убил его выстрелом в лицо. Из Тверской области мы бежали вместе и вернулись в наш лес.
Годы шли. Родился Гриша, появилась Танечка. Марта умерла. Мы не пытались выбраться из леса, он стал нашим домом, нашей жизнью, а мы стали его частью. Мы научились дышать с ним в такт. Мы обретали силу, когда оказывались внутри нашего леса. Мы не могли без него, а он не мог без нас.
Прежняя жизнь осталась смутными воспоминаниями, мы почти о ней не говорили. Иногда приятно порассуждать, как все могло бы сложиться, если бы когда-то давно мы не пошли искать морошку, но это пустые разговоры. Есть то, что есть. Я почти не вспоминаю прежнюю жизнь. И только сейчас, когда я еду в машине в очередную захолустную деревню — Лика уговорила меня попробовать еще раз — и Гриша с Таней спят на заднем сиденье, а за окном проносится наш темный, бесконечный, уходящий до самого горизонта лес, я вспоминаю, как все было, как началась эта долгая история. Как получилось, что мы стали семьей.
Я ни о чем не жалею. Что ни делается, все к лучшему. Так или иначе.
26
Машина подпрыгнула на кочке, Гриша ударился головой о стекло и открыл глаза. Они проезжали поле, в свете фар мелькнула и сразу исчезла заросшая тропа, уходящая в мертвую Шижню. Мама продолжала ругаться с Анкой. Он посмотрел на темный лес и подумал о колдунье, хлопнувшей в ладоши, сожженных домах и воронах, закруживших над лесом. Жаль, все было не так, с колдуньей это была более красивая история. Когда мама наконец выдохлась и замолчала, он шепнул Анке:
— Завтра выкрадем какую-нибудь вещь и пойдем искать старую Анну в лесу с волком.
— Чего? — возмутилась мама. — Я плохо расслышала, но Анка наказана и никаких «завтра» не будет. Следующую неделю она будет сидеть дома.
Анка шепнула Грише в ответ:
— Не просижу я неделю, она отойдет за пару дней.
Мальчик тихо засмеялся. Дома ему, конечно, попадет. С другой стороны, может, удастся объяснить хотя бы тете, что он сбежал не просто так, а чтобы помочь семье, и привез с собой номер телефона Софьи, готовой подтвердить, что Тамара никуда не пропадала и беспокоиться о ней не нужно.
Они доехали до деревни и свернули с грунтовки.
— Что это? — вдруг сказала мама Анки.
В конце улицы в черное небо поднимались всполохи оранжевого света, они освещали дым — не как из одной трубы, а как из десятка труб разом. Небо в конце деревни светилось оранжевым.
— Там пожар, что ли? — сказала мама. — О господи, там пожар.
«Отец Кира допился и поджег дом», — вспомнил Гриша историю Шижни, но тут же сообразил, что горит на другой стороне улицы. На его стороне улицы. В конце деревни стояла толпа, мама Анки прибавила газу, они быстро приближались.
— Твой дом горит, — тихо сказала Анка. — Гриш, твой дом...
Мама остановила машину
