руки, сжал хрупкие пальчики. Она обернулась. Лицом в лицо. Глаза в глаза… Казалось вот оно… Саня сглотнул и не решился. Она улыбнулась, поднялась. Отряхнула подол от прилипшей иголок. «Пойдемте к морю. Я хочу искупаться».
Афродитой, выходящей из пены морской, Венерой, прекрасной Еленой… сейчас она была для него воплощенной женственностью и красотой. Саня любовался издали на силуэт возлюбленной, хотя она и просила его не подглядывать. Купалась в грубой крестьянской рубахе, но и та не могло скрыть точеных форм античной статуи. Кажется такая же была в учебнике по истории. А может на рекламном плакате какого-то гипермаркета.
Потом они лежали на песке. Слушали монотонный звук прилива и молчали. Вдруг Ева, облокотившись на локоток, поднялась и горячими пальчиками взяла с его груди медальон.
— Какая интересная вещица. Это рубин?
— Наверное… — Он облизал пересохшие губы. — Я хотел сказать тебе… вам…что я из Питера. Но из будущего…
Возвращая кулон на место, она едва коснулась кожи, но его тряхнуло, так будто он перепутал контакты. И тут же, припав губами к его вспыхнувшему уху, весело прошептала:
— Из далекого прекрасного будущего, где все мы будем счастливы, равны и свободны?
— Из него, но не все… — договорить не вышло. Ева внезапно вскочила и, подобрав подол, заторопилась навстречу какому-то мужчине, спускавшемуся по тропинке.
Привалившись спиной к разогретому валуну, сквозь чуть сомкнутые ресницы, Санек лениво наблюдал за их кратким разговором. Видел как корзинка, перешла из рук незнакомца к Еве, и она тут же распрощавшись с гостем поспешила в рыбачью хижину.
Вернулась не сразу. А когда присела рядом, он, растянувшийся на песке, повернул голову к ее босым ступням, припорошенным пылью и, медленно вытянув из под мизинчика сухую былинку, осторожно провел по ноге. Ева не почувствовала. Обхватив колени, она неподвижно глядела на море, словно высматривая вдалеке свое будущее…
Горизонт дрожал. И все внутри дрожало. Хотелось целовать ее бледные узкие ступни, ее пахнущие морем волосы, Всю, сейчас такую свободную и открытую, но он в очередной раз не посмел. Сел рядом и, глядя на безмятежное море, которое вмиг успокоило нестерпимую дрожь, спросил расслабленно:
— Как называется это место?
— Приют рыбака.
— Это он приходил?
— Нет.
— А кто? — интересовался так, между прочим, просто чтобы поддержать разговор. Ни тревоги, ни подозрений, вроде какая-то бесконечная тягучая нега опутала его на благословенном крымском берегу.
— Добрый человек принес нам еду. Завтра мы едем на плантацию.
— На плантацию?
— Да. Виноградную. Вы любите виноград? — спросила беззаботно и весело, оторвав наконец взгляд от горизонта. — Он здесь медовый! — Закинув руки за спину, Ева потянулась вперед, так, что под грубым сукном деревенской рубахи обозначились острые девичьи груди.
И тут что-то бахнуло в мозгу, словно оборвалась пружина. Не помня себя и больше не сопротивляясь желанию, он подхватил Еву на руки, стал кружить, осыпая неуклюжими поцелуями живот, руки, лицо…
— Пустите!!! Отпустите меня, Алекс!!! — пыталась сопротивляться она, но маленькие кулачки — слабая оборона. Выбившись из сил, Ева нам миг затихла и вдруг заплакала. Тонко и жалобно.
Саня остановился и медленно опустил девушку на песок.
Ева глядела на него застывшими глазами и судорожная усмешка дергалась в уголках припухших губ. Она смеялась. Да. Теперь он отчетливо видел, что смеялась. Но как-то болезненно и напряженно.
— Я не хотел… — промямлил Санек, отступая. — Извините… И вообще… я хотел сказать, что люблю вас. Я спасти вас хочу… Потому что в восемнадцатом вас убьют. Но у меня есть порошок…
Ева холодно глянула на оракула и тот осекся.
— Алекс, вам видно напекло голову, — ледяным тоном припечатала она, поднимаясь. — И вообще, вы здесь, чтобы защищать меня, а не нападать. Я иду в дом. А вы остаетесь здесь. Завтра на рассвете за нами приедут. И не нужно больше так шутить.
— Я не шучу, вы хоть у Артюхина спросите. Генерал-губернатора вашего… — пытаясь оправдаться, Саня выглядел теперь полным идиотом. Ева лишь покачала головой и пошла к дому.
Утро выдалось сырым и серым, точно питерское. Бакланы носились над водой с отчаянным криком вроде звали на помощь. Саня поежился и вылез из-под сетей, ночью замерз так, что окоченели ноги. Он подошел к воде, та оказалась на удивление теплой. Купаться не стал, только умылся. Несколько раз ополоснул череп, на котором уже пробивалась густая поросль жестких светлых волос. Он глянул на себя в зеркало воды, но не увидел ничего хорошего. С такой рожей рассчитывать на взаимность если только с… отчего-то в голову пришла мысль о мадам Домински и Санька передернуло.
Его мешок с вещами остался в доме. Хочешь — не хочешь, а зайти придется. Дорога дальняя и гулять босиком неизвестно где и сколько не сильно хотелось. Саня подтянул штаны и тут вспомнил про Лушин тайный карман, но тот оказался пуст. Он хмыкнул без сожаления. Заплатить за Чёрное море все же пришлось.
На пороге столкнулся с товарищем Евой. То, что он ей теперь только товарищ печалило, но для него по-прежнему она оставалась самой желанной барышней на земле. Даже дешевые цветастые кофта с юбкой, такие как на работницах, не портили его принцессу, а белый платок на голове и вовсе казался короной.
— Доброе утро, Алекс, — неожиданно мягко приветствовала она несостоявшегося любовника. — Обуйтесь. Мы едем работать. И не забудьте паспорт.
Он растерянно кивнул, бросился в двери, задел косяк — вспышка боли на мгновенье обожгла бедро. Бестолково стал метаться по комнате соображая, где оставил мешок. Нашел под кроватью. Разрывая неподатливый узел, вытряхнул кроссы — родной паспорт под стелькой, липовый — в «лушин карман» Посмотрел на сапоги, валявшиеся у порога, и не думая сунул ноги в привычную обувь.
— Я готов!
Ева даже не взглянула на него. Подхватив карнизу, прикрытую тряпицей, по песку направилась к тропинке, неторопливо и осторожно, чтобы не набрать мелких камушков в грубые, похожие на лапти, туфли без каблуков.
Какое-то время они, молча, сидели на пригорке у дороги. Море, подсвеченное розовой дымкой, безмятежно ожидало восхода. Огненное колесо едва показалось над горизонтом. Саня смотрел на неотвратимое движение светила, понимая, что ничто не может изменить его хода. Так же как и ход истории, уже свершившейся, никто изменить не в силах. Ева не поверила, не стала слушать и начинать разговор заново ему не хотелось. Сердце точила тоска оттого, что уже не вернуть прежнюю
