Я долго не понимал, зачем же я это делаю, и лишь благодаря какому-то звону в ушах вдруг понял. Комары. Полчища! В центре Петербурга. И не в разгар жары, а глубокой осенью! Безнадега!
Только стала налаживаться красивая жизнь: стали мне присылать на шикарном картоне приглашения – некоторые из них стояли домиком на полу – на утренние встречи в Эрмитаж, открытие божественных выставок. Вот где был бомонд, и куда не стыдно было красиво одеться. Вот приглашение на открытие экспозиции одной картины, но какой! Уччелло! Одно из прекрасных и ужасных его конных сражений. Потом – бочонок вина. Кончилось! КОВИД все сожрал. Теперь рай только для комаров! И, чтобы спастись, приходится в самом буквальном смысле плевать на себя слюной и растирать, стеная, запястье об запястье слюну, утишающую чуть-чуть зуд от укусов. Зашел, называется, в свой любимый дом! Как быстро дичает все, словно кто-то это готовил. И возобновится ли прошлое, которое кажется отсюда роскошным? Чем дальше – тем меньше надежд.
Ясно вижу только чиновника, назначенного отвечать, чтобы не было комаров в нашем прекрасном городе! Сидит, обняв свое брюхо, и, сыто икая, бормочет: «Пандемия! Нет средств!» Хотя все они – в брюхе его. И таких вот ковидных паразитов развелось сейчас больше, чем комаров!
Зазвонил вдруг телефон на столе. Как я любил его, когда покупал, долго такой разыскивал. Сколько он хорошего мне за эти годы сказал – притом мною заслуженного. Трубач моего торжества! Теперь тянусь к его трубке с опаской. Хорошего нынче вообще не говорят. Скажут, скорее всего, какую-то гадость!.. Купился. Схватил! Вечно я жду того, чего нет.
Молодой женский голос, лишь слегка металлический, монотонно заговорил. Так не говорят, когда смотрят в лицо, а уж тем более беседуют. Так говорят в пространство, без надежды быть кем-то услышанным, в пустоту, окружающую нас. Я, кстати, весь горю, высокая температура – но вряд ли речь об этом. Впрочем… Прислушался. Даже комары на время затихли, не звенят. Итак! Поликлиника «Любимая» предлагает пенсионерам пройти обследование всего организма. Пищевой тракт, кардиология, дерматология, урология… О! Уже забытые вроде, но какие родные слова. Уро-логия! Звучит гордо.
– Адрес! Адрес какой! – не удержавшись, я заорал.
А то исчезнет все, и адреса не узнаю. Хотя был уверен, что говорит автомат. Но она вдруг ответила. Назвала адрес на Лиговке.
– Так я знаю это! Бывший литейный завод Сан-Галли. Там еще гениальные чугунные ворота! И чудесный сад!
– Да! – слегка устало проговорила она, почему-то не разделяя моего восторга. Привыкла?
Молчание. Сорвалось? А как бы это мне хорошо! С этой пандемией мы перестали ходить к врачам прежних болезней, словно избавились от них! Но ощущение, что они-то как раз сейчас к нам и подбираются.
– У меня есть только один бесплатный номерок, на тридцать первое. На одиннадцать утра. Вас устраивает?
– А то!
– Ваша фамилия, имя, отчество?
Продиктовал.
– Возраст?
Назвал.
– Домашний адрес?
Сказал.
– Контактный телефон?
Продиктовал.
– Записала. Но только обязательно приходите. Не забудете? Поймите – ваш номерок это для кого-то реальный шанс спастись!
Ну почему же «для кого-то»? Я обязательно приду.
Такой шанс! Сидел растроганный и счастливый. Все-таки существует хорошее, не зря мы старались. Звонок! Что-то уточнить? Номер высветился тот же. Но голос был совершенно другой. Неприязненный… и поэтому более реальный.
– Мы еще раз проверили ваши данные.
– Ну и как они?
– И еще раз сверили с нашим уставом.
– И что?
– Вашему возрасту мы уже не оказываем услуг.
Прочь скорее из этого вертепа, пока меня окончательно не сожрали комары. Сбросил со стола телефон, некогда любимый, на пол. Чтобы он сдох!
Все лето я не был в городе. И половину осени. И лучше, кажется, не был бы уже никогда! Перемены, конечно, разительные. Людей мало. И все – в масках. Лицо без маски кажется уже голым и неприличным… как нижняя часть – без плавок. И ты напяль.
Во! Выбравшие свободу. Сидят вдоль газона на жердочках, как раз там, где я мечтал полежать в одуванчиках. Но одуванчиков уже нет. В основном – мусор. И плещется вино. И все – без масок. И мужчины, и женщины. Обветренные лица, громкие голоса. «Последние из могикан!» Оживленно беседуют, даже спорят! Какое общение – в масках? А уж тем более питьё.
– Голован! Полтоса не будет?
За Голована, конечно, спасибо.
– А полтос – это сколько?
– Пиисят.
– Найду.
Я, конечно, не сравниваю себя с Толстым, сбежавшим из Ясной Поляны в неведомое… Но, кажется, я понимаю его и готов к тому, что во времена четко просчитанной жизни назвал бы маразмом.
С легким стуком раскрыл свои двери троллейбус, почему-то с трехзначным номером, и я взошел по ступенькам. Меня качнуло. Поехали. Мои собутыльники, что удивительно, оказались на сиденье передо мной.
– Ты чего, голован? Обиделся? – спросил первый, обернувшись.
Я стал мучительно думать, да еще с больной головой, чем же они меня обидели? Но не сообразил.
– Нет.
– Тогда выходим.
И мы оказались в каком-то затаренном душном дворе, видимо, на задворках какого-то магазина. Но и он, похоже, был «законсервирован». Как-то все запущено было вокруг. Но, как ни странно, именно этого я сейчас и хотел. Душа ликовала. Вот она, жизнь! Лысый сходил куда-то и вынес пузырь.
– Будешь, – почти без вопросительной интонации произнес он.
Я понимал, что отдаюсь стихии, но иного способа оторваться от реальности, все больше напоминающей средневековую флорентийскую чуму, я не видел. Кивнул. И меня куда-то поволокло.
Очнулся я скрюченный в тесной и тряской моторизованной инвалидной коляске. Но за рулем был не я. Да я и не умею рулить. Мы ехали по пустынной улице. С «законсервированными» домами. «Законсервированы» они были ржавыми листами, закрывающими парадные и окна. Управлял коляской горбун, не обращающий на меня никакого внимания, весь сосредоточенный на изуродованной дороге: даже не знал, что такие есть в нашем городе-красавце. Ноги водителя едва доставали педали, рост был поменьше метра, но характер он имел сильный. Завозил меня в какие-то раскаленные солнцем, заброшенные дворы, и куда-то уходил, переваливаясь, как утенок. Но утенок злой. Даже не оборачивался, не считал нужным что-то сказать, оставляя меня на солнцепеке с пересохшим горлом. Вот я оказался у грязной кирпичной стены, уходящей в небо. Пучками росли ярко-фиолетовые цветы. Мне кажется, он считал меня обузой, не знал уже, как от меня избавиться. Но думал, видимо, что я без него не пропаду. Не пропаду! Главное он для меня сделал – завез черт знает куда. К чему я, собственно, и стремился. Не буду
