а не просто место. Для них важен их каменный муравейник и его древняя слава. Мне кажется, тебе следует это учитывать.
Он это учел, тем более, именно эта мысль и посетила его в зале у Навруса — чтобы превратить врага в союзника надо сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
Сейчас рассматривая стоящих перед ним послов, он начал с того, что показал им на черные клубы дыма поднимающиеся вокруг.
— Вы видите это? Еще несколько дней, и мои воины превратят ваш город в руины. Такие руины, из которых Ур уже никогда не поднимется. Здесь на месте легендарного города пастухи будут пасти коз, и очень скоро только древние фолианты будут хранить память о великом Уре. — Иоанн сделал паузу, дав всем прочувствовать трагичность момента, а потом вдруг спросил с нарочитой эмоциональностью.
— Неужели вам не жалко свой город? Неужели вы не хотите его спасти?
Не глядя ему в глаза, ответил тот, кого назвали командором.
— Мы все готовы умереть за свою родину! Если тебе нужны наши жизни возьми их, но пощади Ур и жителей его.
Сол Абани почувствовал, как затряслись поджилки и мысленно проклял и Ван Сида и тот миг, когда он согласился выйти сюда. «Говорил бы ты за себя!» — Беззвучно завопил он не в силах пошевелиться.
Флюиды страха от коренастого крепыша с обрюзгшим, безвольным лицом, исходили такие, что Иоанн даже порадовался, что может его успокоить.
— Мне не нужны ни ваши жизни, ни жизни горожан, ни даже сам город. Я не воюю с вами, это вы воюете со мной. — В глазах юного императора появилась невиданная ранее жесткость. — Сегодня этот великий город еще можно спасти от разрушения, но завтра уже будет поздно. Я вызвал вас сюда, чтобы задать один единственный вопрос — хотите ли вы сохранить Ур и его легендарную славу?
Взгляды послов непроизвольно дернулись по сторонам, и клубы черного дыма, поднимающиеся со всех концов города, словно подтвердили прозвучавшие слова. Они еще не поняли, о чем собственно говорит этот молодой человек, но остро почувствовали, что сейчас решается не только их судьба, но и будущее всего города.
Вновь ответил за всех Ван Сид.
— В этой долине не найдется ни одного жителя, кто бы не желал этого всем сердцем!
— И тем не менее вы посмели поднять оружие против базилевса! — Иоанн сам начал заводиться от своих слов, и при слове «базилевс» он, наверное, впервые ощутил, что эти люди воюют именно с ним, и именно ему, императору, наносят они оскорбление своей непокорностью. Вспыхнувший порыв ярости на миг осветил перед ним такие потаенные уголки души, о которых он даже не догадывался. Откуда-то из темноты вдруг всплыло чудовищное желание растоптать этих посмевших сопротивляться людей, залить эту площадь кровью, чтобы никому, никому в мире неповадно было больше вставать на пути великой империи.
Послы вновь безмолвно согнулись в поклоне, не желая ни оправдываться, ни опровергать очевидное. К счастью для них, они не увидели, как на мгновение изменились черты лица императора и не смогли оценить, как близко они в этот момент подошли к краю пропасти.
Полыхнувшая жажда крови напугала самого Иоанна и, зажмурившись, он постарался взять себя в руки. — «Что это со мной⁈ Наследственность! Неужели я такой же, как и мой дядя, а власть всего лишь та дверь, что открывает мою истинную сущность⁈»
Пауза затягивалась, и Прокопий, не видя лица своего воспитанника, с тревогой уставился ему в затылок. Ситуация тревожила непониманием. Зачем эти переговоры? Чего он хочет добиться? Ни вчера, ни сегодня, Иоанн не дал никаких разъяснений, не ответил ни ему, ни Наврусу, и сейчас старый патрикий почувствовал — с его учеником что-то происходит, что-то новое и ужасное, и от незнания как помочь ему становилось еще тревожней.
Буря эмоций пронеслась в сознании Иоанна за одно мгновение, оставив в душе лишь неприятное ощущение пустоты. Этот порыв чуть было все не испортил, но ему удалось справиться с собой и вернуться к прежней продуманной линии.
— Поднимитесь. Я не жажду мести. — На его лицо вернулось обычное спокойное выражение. — Более того я не желаю уничтожения легендарного города, не хочу превращать эту цветущую долину в пустыню… Но к сожалению, оставить здесь вражеское гнездо я тоже не могу. — Он взглянул прямо в глаза Ван Сиду, адресуя свои слова в первую очередь ему. — Я смогу сохранить великий Ур, только если он примет власть императора. Мою власть и власть империи!
Видя, как помрачнели лица послов, Иоанн решил, что пора… Пришло время выложить главный козырь.
— Знаю, вам трудно расстаться со свободой, которую вы смогли сохранить даже в составе Сардийского царства, и я не хочу требовать от вас невозможного. Я предлагаю вам войти в состав империи, как вольный город под протекторатом Туры.
Предложение вызвало невольное оцепенение не только у послов. Те просто не смогли сразу переварить услышанное, а вот Прокопий и Наврус открыли рты по-настоящему. Протекторат, свободные города, все это было из далекого прошлого, из республиканского прошлого Туры. Со времен первых императоров эта политика была оставлена и забыта, как не вяжущаяся ни с абсолютной властью базилевса, ни с возросшей мощью империи.
Иоанн выдержал паузу и в полной тишине перевел взгляд на главу городского совета.
— Я сказал свое слово, а далее выбор за вами. От вас теперь зависит, будет ли Ур снова богатым и знаменитым, или превратится в пустошь, расцветшую на горе трупов. — Его лицо вновь заледенело. — А чтобы у вас не оставалось сомнений, я расскажу вам, что с вами будет в случае отказа. Вы, сидя за стенами, будете пухнуть от голода, и смотреть на свой погибающий город, а каждое утро сюда, на площадь, будут приводить по сотне горожан и казнить на ваших глазах. Они будут умирать в мучениях, моля о пощаде и проклиная вас. Да, да, не меня, а вас, потому что именно вы обманули их, когда ложными обещаниям склонили к сопротивлению, а потом предали и сбежали, бросив на произвол судьбы. Под эти вопли будет начинаться каждый ваш день и не заканчиваться никогда, пока вы все там не сойдете с ума, не перессоритесь и не начнете резать друг друга. — Глаза императора теперь вцепились в епископа. — А вас, Висарион, лишат сана, отлучат от церкви и проклянут здесь же на площади, чтобы ваша паства
