а я вижу настоящего предателя, который выходит из бизнес-центра и садится в черный БМВ. Эти события связаны. Чем быстрее я разоблачу истинного предателя, тем быстрее отстанут от Маши.
БМВ покидает парковку, и я следую за ней.
Наш путь заканчивается около частного дома с огороженным участком. Рядом ожидает мебельный фургон. Автоматические ворота открываются, БМВ въезжает в пристроенный к дому гараж. Следом во двор пятится фургон. Хозяин отдает распоряжения, рабочие разгружают новую мебель и заносят в распахнутые двери. Пользуясь суматохой, я незаметно проникаю в дом.
Двухэтажный коттедж хоть и не новый, но видно, что после ремонта. Пахнет клеем и краской, под лестницей свалены упаковки от новой техники и мебели. Чувствуется, что хозяин обживается с размахом и в Луганск возвращаться не собирается. Ему там появляться опасно.
Он указывает рабочим, как поставить угловой диван в центре гостиной. Одновременно использует телефон для видеосвязи:
– Она у вас? Пожестче с ней! Докладывать постоянно.
Я прячусь за коробками под лестницей. Рабочие получают деньги и уезжают. Хозяин коттеджа закрывает пультом ворота, запирает дверь и плюхается на только что собранный диван. Раскидывает руки, проверяет удобство. Кажется, доволен. Чего не скажешь обо мне.
Я расталкиваю коробки, выскакиваю из-под лестницы, подхватываю небольшой короб и швыряю в него. Он инстинктивно ловит. Его руки заняты, а в моих взведенный пистолет.
Я держу его на мушке и делюсь своим потрясением:
– А говорят, с того света не возвращаются.
Он молчит, оценивает ситуацию. Если и удивлен, то не подает вида, а когда отвечает, говорит по-дружески:
– Я тебя ждал, Кит.
Простые слова кажутся мне кощунством. Я помню свое ужасное состояние и признаюсь:
– А я тебя оплакивал, Шмель.
46
Передо мной на диване Денис Шмелев. Он же Шмель. Он же новоявленный Руслан Николаевич Краско.
– В бизнес-центре видеонаблюдение, – продолжает Шмель. – Я посмотрел, кто приходил ко мне. Узнал тебя. И мог бы…
Он отбрасывает коробку, откидывается на спинку дивана и кивает:
– Садись, раз пришел.
Его показная самоуверенность не внушает доверия. Шмель с детства привык командовать нами, пытается и сейчас.
Но теперь командую я:
– Выложи всё из карманов. Медленно, не вставая.
Он выкладывает на низкий столик телефон, портмоне, сигареты, ключи и зажигалку. Разводит руки:
– Это всё, мой повелитель.
– Покажи пиджак.
Шмель снимает пиджак и швыряет мне под ноги.
– Не привык к костюмам. Проверяй, если хочешь.
Нагибаться я не собираюсь, топчусь ногами по пиджаку, прощупываю.
Шмель кривится в улыбке:
– Убедился, что не обманываю. Убери пистолет, мы же друзья.
Я качаю головой:
– Мои друзья погибли. Я был на их могиле.
– Тоже верно. Помянем? Чеха, Механика, Днестра, Урала. Их с нами нет, а мы есть. Я возьму выпивку?
– Ты забыл еще одного друга, за которым я с детства в огонь и в воду. И в ЧВК тоже.
– Денис Шмелев. Мне его тоже не хватает. – Шмель трогает видоизмененный нос. – А чем тебя не устраивает Руслан Краско?
Я перекладываю пистолет в другую руку, вытираю вспотевшую ладонь. Вспоминаю, как добыл оружие в смертельной схватке с киллером.
– Тебе Пуля привет передавал. Сам не может, невезучий.
– Такого друга я не знаю.
– Не трепись! Я чую ложь носом!
– А я не вру.
– Не знаешь Пулю? Да или нет?!
– Успокойся, мистер категоричность. Я сказал, что Пуля мне не друг. Он моя ошибка. Ты ее исправил. Боец «Группы Вагнера» победил уголовника, так и должно быть.
Я вынимаю фотокарточку трех друзей, толкаю по столу к нему:
– С фотографией ты хитро придумал. «Встречаемся в нашем месте». Я был уверен, что все погибли, и только Злата знает про тайное место.
Шмель не спорит и не изображает сожаление. Он бодрится:
– Мы через столько прошли. Ты жив и здоров. Я рад. Выпьем?
– Сначала поговорим.
– О чем?
– Как ты нас предал. Расскажи. Послушаю.
– Видишь ли, Контуженый…
– Всё обо мне разнюхал.
– Знаю, что ты теперь не тихоня Никита Данилин, и не законопослушный командир Кит, а настоящий Контуженый, свихнувшийся на правде.
– Отклоняешься от темы.
– Как раз по теме. Признайся по чесноку, Контуженый, если бы не отпуск по ранению ты уверен, что выжил бы на той бойне?
Слово «бойня» мне не нравится. Мотаю головой:
– Это спецоперация.
– Какая, на хрен, спецоперация. Это настоящая война, кровавая бойня! Там смерть прилетает каждую минуту! Тебя спас госпиталь.
– А тебя?
– Садись, Контуженый. Это долгая история. Ты позволишь мне взять бокалы?
Он идет к шкафу с бутылками. Я контролирую его движения. Сажусь на край дивана, пистолет сжимаю в руке. Шмель устраивается на противоположном конце дивана. Открывает коньяк, наливает в бокалы. Он поднимает бокал, я слушаю.
– Если помнишь, у нас был план, заработать на войне на мирную жизнь.
– Я пошел воевать ради друга, попавшего в беду.
– Вот же заладил, Контуженый. – Шмель махом опустошает бокал, вытирает губы. – Короче, мы херачили минами по противнику и делали свое дело неплохо. А потом пришел Русик.
– С ним мы стали воевать лучше.
– Ну и что? Война же не будет вечно. Нужно думать о будущем.
Шмель наполняет бокал, я тороплю его:
– И что ты надумал? Стать Русиком?
– Не сразу, сначала ему завидовал. Пластиковые окна – это масштаб! После войны это прорва заказов и уйма денег. Не то что паршивая автомойка.
– Ты предал нас из-за денег?
– Не упрощай. Помнишь, как Лупик тыкал мне: я хозяин, ты мразь! Я слуга, а он господин. Достало! Я тоже хочу быть хозяином. Хозяином дома, хозяином завода, хозяином жизни!
Шмель выпивает, а я вспоминаю, как рыдал под дождем над братской могилой.
– Там в могиле вместо тебя Русик?
– Он мне должен.
– Жизнь?!
Шмель двигает ко мне бокал, я игнорирую. Он объясняет:
– Русика могли убить раньше, когда я вместо него пошел на рискованный штурм с Вепрем.
– Не просто так ты пошел. За деньги, – напоминаю я. – Ты послал Злату к отцу Русика за миллионами. Это еще можно как-то понять. Но предательство… Почему?
– В той вылазке, когда штурмовики Вепря взяли опорник, они покрошили всех. Но один вэсэушник выжил. Я сделал вид, что его добил.
– А на самом деле?
– В глаза его посмотрел сдуру. Испуганные, умоляющие, а главное, на тебя похож, падла.
– Сочиняешь.
– На всех нас похож. Помнишь, как в первом бою мы от страха зажались. И этот дрожит также.
– Кончай с лирикой!
– Я телефон его проверил, нацистского дерьма нет. Мне кричат – добивай! Я очередь в землю. Звякнул с его телефона на свой и сунул ему в руку.
– Зачем?
– Что
