Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
Пролог
Инкассаторский фургон несется с бешеной скоростью по темной извилистой подмосковной дороге. Сзади улюлюкает цветомузыкой полицейский автомобиль. Ревут двигатели, визжат тормоза, хлопают выстрелы. Пули дзинькают о броню, чиркают по асфальту. Фургон виляет, мешая обгону. Типичная погоня — грабители убегают, полиция догоняет. Кто кого? Я бы тоже к этому относился с отстраненным любопытством, если бы не находился в отсеке для денег инкассаторского фургона.
Да, черт возьми! Я шестнадцатилетний пацан среди грабителей!
Мы только что захватили фургон. Инкассаторы собрали субботнюю выручку в крупном торговом центре — и тут я со своими способностями. Теперь крепкие парни в брониках лежат на земле, а меня мотает среди мешков с деньгами. Денег много, отсек забит, хочешь приподняться — вязнешь в мешках, как в сухом бассейне с цветными мячиками. И тут же упираешься в жирное тело грабителя Мони. Его тяжело ранил инкассатор. Кажется, Моня отходит.
За рулем угнанного фургона брат Мони Кабан. Рядом разъяренный Тиски. Он главный. О чем он рычит сейчас, я не слышу, а когда пихал меня в фургон, пообещал Кабану, что прикончат меня, как только смоются.
Вы думаете, мое спасение — полиция? Как же!
У ментов негласный уговор шлепнуть меня при задержании. И всё из-за дурной славы. Меня называют Парализатором. Менты панически боятся, что я обездвижу навек их мужское достоинство.
Я в полной заднице! Что же делать?
Я опираюсь на бесчувственного Моню и приподнимаюсь на локтях. Вижу мощный загривок Кабана и рысканье фар на поворотах. Боковое зеркало взрывается осколками от удара пули. Кабан даже не вздрагивает. Природа обделила его нервами, а заодно и мозгами. За него думает Тиски. Вот он рявкает «Гони!» — Кабан жмет на газ. Прикажет свернуть мне шею — Кабан крутанет ручищами, словно банку огурцов открывает.
Терять мне нечего, будь что будет!
Я сосредотачиваюсь. Мозг формирует податливую глиняную копию Кабана. Внутренним огнем ненависти я могу обжечь и превратить в керамику любую часть мысленного образа, чтобы парализовать ноги или руки реального Кабана. Если напрягусь, могу целиком обездвижить тупого борова. Но скорость дикая, машина неминуемо разобьется. И что в итоге?
Фары выхватывают предупреждающий знак железнодорожного переезда. Мигают красные огни светофора. Как выпученные глаза пьяницы фонари удивленно пялятся на несущийся автомобиль. Опускается шлагбаум. Слышен гудок приближающегося локомотива. Кабан сейчас инстинктивно ударит по тормозам, но я принимаю безумное решение и фиксирую его ногу на педали газа.
Кабан орет. Фургон мчится на шлагбаум. Скошенное бронированное рыло нашей машины принимает удар на себя, полосатую трубу как щепку подбрасывает над крышей. Мы проскакиваем перед носом несущегося локомотива.
Фу, пронесло!
Но радость преждевременна. Волна плотного воздуха от состава бьет по фургону. Машину сносит, она становится неуправляемой и, кажется, уже летит. А впереди фура, остановившаяся перед светофором. Нас разворачивает и несет на нее.
Удар!
Бампер многотонной фуры соревнуется в прочности с бронированной кабиной. Оба противника в проигрыше. Бампер в расход, а наш фургон, кувыркаясь, летит на стволы вековых елей. Я зажат между толстым Моней и рыхлой массой денег. Долго ли мне осталось? Секунды, минуты? Вряд ли часы. Я многое узнал за последний месяц. Надо успеть объяснить, как я, Павел Соломатин, воспитанник провинциального интерната для инвалидов, докатился до такого бесславного конца.
1
Большой черный джип с московскими номерами нагло въехал на тротуар под тусклые огни мерцающей вывески «Голубая лагуна». Это было единственное заведение в Верхневольске для мужчин, избегающих женских прелестей. Из джипа вышел кряжистый угрюмый дядька слегка за сорок с седым ежиком волос.
— Мне по делу, — объяснил он двум молодым спутникам с золотыми цепями на толстых шеях.
Охранник кафе перехватил тяжелый взгляд гостя и посторонился. Ступени из состаренного кирпича привели посетителя вниз. В полумраке подвального помещения пахло потом, выпивкой и духами. Нежная музыка сочилась из кирпичных стен, как липкая влага. Гость подошел к барной стойке, выложил тысячную купюру и двумя пальцами за воротник подтянул к себе худосочного бармена:
— Где Голубок?
Бармен мельком оценил купюру сквозь протираемый бокал, поперхнулся от крепкого захвата и просипел:
— Вторая ниша слева.
Посетитель вальяжно похлопал бармена по щеке.
— На эти деньги принесешь мне коньяка, лучшего.
В следующую минуту его рука отодвинула голубую портьеру с изображением стайки очаровательных рыбок, пристроившихся в хвост друг другу. Появление в приватной нише нежданного гостя нарушило ласковое бормотание смазливого юноши в леопардовых лосинах, вьющегося около тридцатилетнего стильно одетого Дениса Голубева.
— Привет, Голубок. — Кряжистый мужчина плюхнулся на мягкий диванчик. Сильная рука подтолкнула удивленного юношу. — А ты погуляй, рыбка. Скройся!
«Рыбка» хлопнул накрашенными ресницами и бесшумно выскользнул.
— Юрий Николаевич! — Денис Голубев изобразил радость, узнав бывшего школьного учителя физкультуры Савчука.
Когда-то в детско-юношеском лагере Савчук стал первым наставником однополой любви для четырнадцатилетнего Дениса. Не все мальчики оказались такими же покладистыми как Денис Голубев, и через год Савчука посадили за причинение тяжких телесных повреждений несовершеннолетним. За стальные руки бывший борец получил на зоне прозвище Тиски. После освобождения он перебрался в Подмосковье, где застал закат эпохи беспредела. Крепкое рукопожатие до перелома косточек делало многих неуступчивых коммерсантов сговорчивее. Однако радикальная смена власти в Кремле заставила бизнес платить налоги, денег на бандитов у предпринимателей не осталось.
Пришлось Тиски вплотную заняться теневым бизнесом. Он подмял под себя сеть борделей, где оказывались услуги на любой вкус. В этом был и личный расчет. Животную тягу к мальчикам осторожный Савчук скрывал. Чтобы не отличаться от корешей, ему приходилось преодолеть брезгливость и демонстративно пользоваться услугами проституток. Но природу не обманешь. Положение босса позволяло ему предаваться тайным страстям с малолетками.
Денис Голубев за минувшие годы стал учителем английского. Его репетиторские занятия с мальчиками сопровождались двусмысленными скандалами, и молодому специалисту пришлось оставить школу. Голубев устроился преподавателем в интернат для сирот-инвалидов, где испытывали острую нехватку кадров, закрывали глаза на странности персонала и даже к смерти подопечных относились философски. «Отмучился, бедняжка».
— Сами приехали? — удивился Голубев. Он периодически отправлял воспитанников интерната в бордели Савчука. Одни поддавались уговорам о сладкой жизни, к другим применялась сила.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
