Книга Немного о потерянном времени - Дора Шабанн

— Ни х*я себе, у тебя план.

— Выдохни и уходи. Ты сможешь. Пока еще.

Глядя, как за ужином Степан Тимофеевич кружит вокруг матери, понял: походу, поздно.

Хьюстон, у нас проблема. Бл*

Глава 57

Руслан

Разъезжались в темноте. Сначала Степан Тимофеевич отбыл на своей пафосной колымаге, а потом батя увез маму с детьми на карше.

— Пора думаю, нам с Марго машину купить. Тигра вам отдадим: и привык ты к нему, и коляска нормально влезает.

Кроме обалделого: «Спасибо, пап!» выдавить из себя не смог ни черта.

А потом, закрыв ворота, включив периметр и заперев все двери в дом, помчался к любимой. Бегом.

И все наше безумно горячее счастье повторилось.

И было оно еще лучше, чем все эти годы мечталось.

Когда малышка, изрядно утомившись (лыбу давил изо всех сил, чтобы не смущать), после душа засопела, хотел пойти на кухню: хоть чаю ей сделать, но сам не заметил, как счастливо вырубился рядом со своим сокровищем.

Как всегда, спускаться с небес пришлось внезапно, быстро и резко.

А всего лишь зазвонил телефон.

Спустился-таки вниз.

Вызов оказался весьма неожиданный:

— Слушаю, Степан Тимофеевич!

— Внимательно слушай. Я родителей твоих до дома проводил да вот вернулся.

— Чего это?

Хмыкает и язвительно добавляет:

— Матушка твоя просила присмотреть.

— За кем или чем? — это когда это она успела?

А батя сука куда смотрел? Как он их вообще одних рядом оставляет?

Щелкаю кнопкой чайника, все равно пригодится сейчас чай, походу. Как бы не кофе.

Меж тем наша общая заноза в одном месте продолжает:

— За безопасностью, естественно. Вашей. Тебя и женщины твоей.

Как звучит-то? Вроде же правильно, но у него выходит на редкость похабно сука.

— И что?

— Да вот, не один я тут приглядываю. Батя твой, не иначе как наряд ментов организовал, — и фыркает вроде презрительно, но что-то такое довольное все равно слышится.

— Батя такой, батя может. Как он, кстати, к вашей провожающей компании отнёсся?

Как бы не полез отец ему морду править. Он, конечно, быстро сейчас прогрессирует восстанавливаясь. Но до идеальной формы пока далеко. А этот такой, монстрила.

Сам я бы может год назад и рискнул против него выйти, но не знаю.

Матерый.

Такого только внезапностью и кирпичом в висок брать. Но здесь уже летально.

Степан Тимофеевич хохотнул:

— Срисовал, ясен пень, — и добавил такое, что я просто ох*ел, — Короче, слушай сюда: муж твоей Лады тут в окрестностях шарахается.

Бенедикт, скотина?

— Где?

— Где надо. По лесам скачет.

— Я сейчас выйду, — бросаю и чайник, и заварку.

К черту все. Надо только снарягу прихватить.

Рык в ухо раздался такой, что я чуть трубу не выронил:

— Сдурел? Не вздумай. Пока ты в темноте геройствовать будешь, этот чмырь в дом влезет и жену свою придушит.

Что-что?

Ага, сейчас, влезет он! У бати тут такая многоступенчатая система доступа, что ей-ей.

— Дверь закрою, сигналку включу, — бормочу, вытаскивая из шкафа форму и разгрузку.

— Сиди рядом и не вздумай вылезать, — отрезает Степан Тимофеевич. — Ментам помешаешь, да и мне под ногами только тебя, героя, не хватало. Сиди, карауль свой трофей бл*.

— Вдвоем мы его быстрее нейтрализуем. Никаких ментов не понадобится.

Еще я дома не сидел, когда есть шанс отделать Бенедикта.

Тон в трубке резко меняется, остро напоминая годы службы и учебы, вместе взятые:

— Слышь, старлей? Отставить. На тебе охрана объекта в непосредственном контакте. Как понял?

Бл*.

— Так точно. Понял. Принял.

— Приступай, — прозвучало сухо.

И все бы норм, если бы не последовавший поперек всего уставного тона вопрос:

— Как думаешь, если я этого урода завалю, мать твоя ко мне благосклонна будет?

Чтобы я сейчас ни сказал, Бенедикт, сука, обречен.

— Не могу обещать, — а чего он ждал?

Хмыкает, а потом кратко отрезает:

— Да понятно, бл*. Отставить глупости. Принимай дежурство, старлей.

— Есть.

И тишина. Теперь — настороженная.

Выделываться не стал, сделал как «попросили». Отставка там или нет, но что такое приказ мне известно хорошо. Я за это так расплатился, вовек не забыть.

Как и то, что сначала надо думать, а потом… еще раз думать. И только после — делать бл*.

В ночной тиши сначала вскрыл дачный арсенал, а затем, упаковавшись, сидел у изголовья. Наблюдал. Осознавал. Впитывал.

А под утро уже позвонил отец и жизнь, до этого как будто замершая в состоянии сказочного счастья, вдруг резко рванула вперед:

— Сейчас к дальней калитке подойдёт «рядовой Смирнов», Лада его знает. Периметр отключишь после: «Пароль прежний?» — «Трусы на голове!».

— Бать, что за херь?

— Сидите в доме. Едем с дядей Мишей. Держитесь там.

И пошел я будить Ладу.

Кто-то же должен этого рядового опознать.

Все дальнейшее смешалось в дикий сумасшедший хоровод звуков, огней, людей.

Смирнов прибыл один. Уточнил, все ли у нас в порядке. Доложил кому-то по рации: «Объекты в безопасности. Целы оба». А после согласился испить с нами чаю, но только после повторного включения периметра.

— Кто их, маньяков, знает. Может, и не один был, — пробормотал он, глядя, как я выставляю на пульте рабочие параметры системы.

— Поймали? — уточнил я, глядя в окно кухни, на Ладу, накрывавшую чай.

— Ну, можно и так сказать.

— А если без политесов?

Зыркнул на меня хмуро и огорошил:

— А без них херово выходит. Облажались мы все мощно. Если бы с вами вдруг чего — пиз*ц карьере. Еще и присели бы дружно. Возможно.

— В смысле? Чего стряслось-то?

И пришлось тут мне в очередной раз охренеть.

Если кратенько, то они заступили на дежурство. В охранение нарядом из трех человек. Установка от полкана была — в случае вооруженного нападения бить на поражение.

Рассредоточились, обошли периметр. Заценили охранку. Выделили основные пути подхода. Через час, как стемнело, приехала к поселку машина, и водитель из нее ушел в лес.

Они его по фотографии опознали, но так как предъявить ему было нечего, оставалось караулить у ограды.

Еще через час прибыл Степан Тимофеевич. Честь по чести представился. Принят был настороженно, хоть был с документами, лицензией и устным поручением от матушки: «Присмотреть».

После звонка мне батин армейский приятель также отбыл в лес:

— Лучше урода этого до дома не допускать, как бы он там всех не траванул. Или не поджег.

А под утро со стороны старого заброшенного мраморного карьера послышался крик.

Двое из трех дежуривших полицейских отправились глянуть.

На краю обрыва истекал кровью из резаной раны на плече и шее Степан Тимофеевич. Был в сознании. Показал, где искать Бенедикта. Того на фоне белых стен и дна карьера было хорошо видно.

Пока вызвали «Скорую», оказали первую помощь, доложили полковнику о происшествии, прибыла следственно-оперативная группа из РОВД.

Следаки, конечно, что-то там прикинули и выяснили по горячим следам, пока можно было на Степана Тимофеевича поглядеть. Он им глазами и второй рукой чего-то объяснить пытался. Вроде даже успешно.

«Скорая» его увезла, когда он уже сознание потерял. А тут и батя с дядей Мишей примчали.

И мать следом.

Короче, собрались опять.

С нас-то взятки гладки, Моисей Вульфович это быстро следаку объяснил, батя Владлена Изосимовича дернул, и у них какие-то внутренние выяснения начались, а когда стало понятно, кто там, в карьере, то вообще так закрутилось, что нас послали.

Домой, велев не отсвечивать.

И вот теперь на кухне за столом с кружками кофе сидели родители. Я их после отбытия «Скорой», труповозки и ментов еще не видел.

Все Ладу успокаивал.

Сейчас она, напоенная маминым корвалолом и чем-то еще, дремала в спальне, а я пошел за информацией.

И теперь, традиционно, подслушивал.

— Я, конечно, хотела, чтобы он исчез из нашей жизни. Да, но не таким образом, — мама вздыхает и осторожно дует на кофе.

Батя варил. Густой, черный, обжигающий.

— Жалеешь его, да, Марго? — от такого тона кофе вполне может заледенеть, так-то.

Мама поднимает глаза от чашки:

— Сочувствую. Это другое. Он каким-то неприкаянным мне в этот раз показался, хотя обычные его хамство и наглость при нем.

— У него кризис, — отец кривится.

И я очень его понимаю, учитывая все, чего я успел наслушаться.

Пусть Степан Тимофеевич лежит себе в больничке среди восторженных медсестричек и шикарных докториц.

Подольше и подальше.

От мамы.

Эта святая женщина еще и переживает за него, наглеца:

— Ну,