— Вот, — говорит Макдональд, вручая рисунок Генри, и Дора склоняется к нему, чтобы тоже посмотреть. Татуировщик допустил некоторые вольности, лишь подчеркнув изящную кривую ее клюва изгибом спинки.
— Думаю, надо нанести рисунок по всей спине, — говорит Макдональд, — включая лопатки. Он будет прекрасно гармонировать с ее женственными формами, видите?
Дора вспыхивает и отводит глаза, но кивает в знак согласия.
— Как долго продлится вся процедура? — спрашивает она.
— Не очень долго, не беспокойтесь, — говорит Макдональд. — Вообще-то у меня есть для вас сюрприз.
Он поворачивается и достает какой-то аппарат. Что-то щелкает, и аппарат с тихим жужжанием оживает.
— Что это? — спрашивает Генри.
Похоже, какой-то электрический механизм, но сделан грубо — из металлических деталей, дерева и резины. Макдональд подносит его ближе, и Генри видит маленькую иголочку, которая движется так быстро, что ее почти не видно.
— Электрическая татуировочная машина, — с гордостью говорит Макдональд. — Запатентована неким мистером Рейлли, но над конструкцией работал я лично. Он просто опередил меня с патентом. Она совершит революцию в татуировочном деле, помяните мои слова. С этого момента все будет по-другому.
Дора вздрагивает.
— Даже и не знаю, — неуверенно говорит она. — Страшновато как-то. Вы думаете, это безопасно?
Макдональд выключает инструмент, и в комнате наступает тишина.
— О, мадам, совершенно безопасно. И линии она делает гораздо тоньше, да и намного быстрей. Вы совсем не почувствуете разницы, разве что сидеть придется не так долго, и ощущение будет такое, будто у вас по коже рисуют пером. И куда более аккуратно и точно. Результат вам очень понравится, сами увидите.
Чтобы подтвердить свои слова, он закатывает на левой руке рукав и показывает наколку: корабль, выполненный в мельчайших деталях, как рисунок пером. Раздутые паруса дрожат на ветру, волны пенятся на гребнях. Действительно, прогресс налицо.
— А давай я первым его испробую, — говорит Генри, касаясь ее локтя. — Хочешь?
Она облегченно вздыхает.
— Да. Пожалуйста.
— Ну, вот и отлично.
Генри снова откидывается на шелковые подушки. Развязывает галстук, расстегивает и распахивает рубашку, обнажая грудь, и с серебряного подноса берет сигарету.
— Вот здесь.
Он похлопывает по груди, как раз под розочкой, которую выколол ему Макдональд в первый визит.
— До Англии мне теперь дела нет. Я хочу, чтобы вы выкололи у меня ее имя, вот здесь, где сердце. Всего одно слово: «Дора».
— Прекрасно.
Макдональд выбривает нужный участок и тщательно протирает его спиртом. Окунает иголку в тушь, и, хрюкнув, машина снова оживает. Генри кладет руки на колени и закрывает глаза. Грудные мышцы его напрягаются в ожидании боли. Когда машинка начинает работать, он сжимает кулаки, но не от боли, а от нового ощущения, довольно странного. Это не тонкое покалывание, когда мастер держит иголку в руке, а как бы слабое жжение, проникающее под кожу и распространяющееся по мышцам. Он открывает глаза и видит Дору; она не отрывает от него глаз, ловя каждое его движение.
Генри расслабляет мышцы, и теперь жжет гораздо слабее. Он улыбается жене.
— Да, — говорит он. — Очень хорошо, тебе понравится. Нисколько не хуже, чем раньше, просто другое ощущение.
Равномерная вибрация машинки даже несколько приятна, думает он, как жужжание крыльев колибри, когда она зависает над цветком, чтобы полакомиться нектаром.
— Колибри, — говорит он жене. — Это как колибри.
Она смущена, но не говорит ни слова, только внимательно смотрит, как на груди его одна за другой возникают буквы, причем очень быстро. Через пять минут все закончено. Макдональд вытирает струйку крови. Для человека столь грубого его каллиграфическое искусство выше всяких похвал: буква Д исполнена жирно, с изящным наклоном, от нее отходит завитушка, соединяясь с буквой «о», которая меньше размером, ну, и так далее. Линия действительно чище, чем прежде, и ровнее. Лучшего и ожидать не приходится.
Дора улыбается, напряжение ее спадает. Он видит в глазах ее желание поскорее начать.
— Ты готова? — спрашивает он.
— Готова.
Она усаживается на его место.
— Ты совершенно уверена, что хочешь этого? — снова спрашивает он.
— Да, — отвечает она. — Только, Генри, — она разворачивается в кресле и с неожиданной силой хватает его за руку. — Я немного боюсь. Скажи, что все будет хорошо.
— Конечно, милая, все будет хорошо, — уверяет он Дору; но что-то еще ее беспокоит, он чувствует это, уж больно крепко она вцепилась ему в руку, уж очень настойчиво просит его поддержки.
— Все будет просто чудесно, — добавляет он.
Дора
Для завершения татуировки потребовалось два сеанса: первый для того, чтобы черной тушью нанести контуры гуйи и основные линии, а через несколько дней уже исполнить все в цвете. Ей бы очень хотелось увидеть татуировку своими глазами, но приходится смотреть с помощью нескольких зеркал, и Дора не уверена, видит ли она рисунок так, как он выглядит на самом деле, или изображение зеркальное, то есть обратное. Но ясно одно: татуировка великолепна. Гуйя у нее на спине как живая, кажется, сейчас взмахнет крыльями и слетит, и вместе с тем изображение, несомненно, стилизовано. Макдональд позволил себе некоторые художественные вольности, и это лишь подчеркнуло естественную красоту птицы, она совершенно органично смотрится на ее спине и лопатках.
Спина у нее болит, и пока она спит только на боку и на животе, но результат стоит этих маленьких временных неудобств. Проходит несколько дней, как приехал Генри, тоску, вызванную долгим его отсутствием и известием о ее беременности, как рукой сняло. Словно введенная под кожу тушь пробуждает в ней жизненные силы, и они, пульсируя, проникают в кровь, которая гонит их до самых кончиков пальцев. Она постоянно находится в возбужденном состоянии, словно ожидает какого-то чуда, и каждый поступок ее кажется ей важнее и значительней предыдущего. Плечи ее будто светятся, она это ясно чувствует. Интересно, думает она, похоже ли это на опьянение?
Они остаются в городе, ходят в театр и на скачки. Энергия бьет в ней ключом, каждую ночь они предаются любви с таким самозабвением, словно у них эта ночь последняя. Она снова хочет ехать к Макдональду, ей не терпится еще раз услышать пение электрической иголки на своей коже, но Генри говорит: в другой раз, он должен вернуться на ферму, проверить, как идут дела; они отправятся через месяц.
Целый месяц. Экипаж с грохотом мчится в сторону имения; Дора кладет руку на живот, прикидывая его объем и размышляя о том, когда нельзя уже будет скрывать эту новую, растущую в ней жизнь. Генри отчего-то в дурном настроении, это случается с ним в последнее время все чаще. Говорит, что с ней это никак не связано, просто с утра чувствует на душе какой-то мрак и ничего не может с этим поделать. Но он явно не хочет на нее смотреть, и ее преследует чувство, что она ему противна. Неужели он догадывается о ее положении и злится на нее? Она понимает, что он уже устал от домашней жизни и страстно желает снова отправиться в путешествие, в горы или на Северный остров, на поиски новых сокровищ. А может быть, он устал от нее и хочет вообще покинуть эту страну, вернуться в Англию и его здесь удерживают только обязательства перед фермой?
