своего великого деда, но надежды эти не сбылись. Петр Федорович правил 186 дней, не успев даже короноваться, но зато успев во многом повредить собственной стране: при фактически выигранной войне он заключил с прусским королем мир, чудовищно унизительный для России, и вернул пруссакам обширные завоеванные территории, которые уже четыре года входили в состав Российской империи. Мало того: Петр хвалился тем, что во время войны играл роль вражеского шпиона, сообщая Фридриху Прусскому секретные сведения!
Это был страшный удар для русской интеллигенции, для армии, для всего русского народа. Петра Федоровича возненавидели все.
И неважно было, что теперь он активно занимался делами: упразднил зловещую Тайную канцелярию – внушавший ужас орган политического сыска; возвратил многих ссыльных; прекратил преследование старообрядцев и провозгласил равенство всех христианских конфессий; издал указ, квалифицировавший убийство помещиками крестьян как «тиранское мучение» и предусматривавший за это пожизненную ссылку. Пытаясь добиться расположения высшего сословия, он издал «Манифест о вольности дворянства», даровавший дворянам многие привилегии. Но все это было без толку, предательства ему не простили.
Ломоносов негодовал:
Не мрак ли в облаках развился?Или открылся гроб Петров?Он взором смутен пробудилсяИ произносит глас таков:«Я мертв терплю несносну рану!На то ли вселюбезну Анну [110]В супружество я поручил,Дабы чрез то моя РоссияПод игом области чужияЛишилась власти, славы, сил?»
Политиком Петр Федорович был никудышным. Зато это качество с избытком было присуще его супруге – Екатерине Алексеевне, презиравшей своего мужа. Впрочем, Петр тоже терпеть не мог свою жену, предпочитая ей общество любовницы – Елизаветы Романовны Воронцовой.
Петр намеревался развестись с нелюбимой супругой и отправить ее в монастырь, а на Елизавете Романовне жениться. Но Екатерина решила действовать на опережение, пользуясь тем, что ей сочувствовало множество лиц, большею частью лично обиженных Петром.
Таков был граф Никита Панин, дипломат и воспитатель наследника Павла. Активную деятельность развила 19‐летняя княгиня Екатерина Дашкова, имевшая через мужа большие связи в гвардии. Делу помогал малороссийский гетман и президент Академии наук граф Кирилл Разумовский. Ну а гвардейская молодежь, руководимая братьями Орловыми (один из которых – Григорий – был фаворитом Екатерины Алексеевны), целиком была на стороне Екатерины!
Летом 1762 года Екатерина Алексеевна совершила государственный переворот, свергнув своего супруга и захватив власть. Собственно весь переворот заключался в том, что она самовольно покинула загородный дворец, в котором должна была дожидаться развода и ссылки, и вместе со своими сторонниками приехала в Петербург, где ее провозгласили государыней. Петербуржцы сразу перешли на ее сторону, так как Петра III никто не уважал и не любил. Ни гвардия, ни армия не вступились за законного императора – такова была цена заключенного им позорного мира с Пруссией. Не было пролито ни капли крови, зато выпито очень много вина: Екатерина приказала открыть винные склады и объявила, что угощает всех. Долги за выпитое в те дни горожанами и гвардейцами вино Сенат выплачивал более трех лет.
Ну а Екатерина, одетая в гвардейский мундир старого петровского образца, в шляпе, украшенной зеленой дубовой веткой, с распущенными длинными волосами, проехала верхом по улицам столицы, вызвав всеобщее восхищение: она была миловидна, стройна и прекрасно держалась в седле. Ее сопровождали участники заговора и несколько гвардейских полков.
В тот же день Екатерина издала Манифест, возвещавший, что императрица по явному и нелицемерному желанию всех верных подданных вступила на престол, став на защиту православной русской церкви, русской победной славы и внутренних порядков, «совсем ниспроверженных».
После переворота ошеломленный всем произошедшим Ломоносов писал для Екатерины оду довольно долго – более десяти дней. Увы, принято считать, что его творение восторга у Екатерины не вызвало. Ломоносов привык считать Елизавету Петровну идеалом государыни, и теперь он не придумал ничего лучшего, как назвать Екатерину «воскресшей Елизаветой». У молодой императрицы были совсем иные взгляды и на свою предшественницу, и на то, как нужно управлять страной.
Внемлите все пределы светаИ ведайте, что может бог!Воскресла нам Елисавета:Ликует церковь и чертог, —
радостно восклицал Ломоносов, вспоминая молодость Екатерины:
Осьмнадцать лет ты украшалаБлагословенный дом Петров,Елисавете подражалаВ монарших высоте даров.Освобождая утесненныхИ ободряя оскорбленных,Склонила высоту небесОт злой судьбы тебя избавить,Над нами царствовать поставитьИ отереть нам токи слез.
А в своих мемуарах Екатерина называла годы, проведенные ею при дворе Елизаветы Петровны, – «восемнадцатью годами горя и несчастья». И она вовсе не желала подражать Елизавете!
К тому же ода содержала намеки, которые вряд ли могли понравится Екатерине Алексеевне, учитывая способ, которым она захватила престол:
Теперь злоумышленье в ямеЗа гордость свержено лежит;Екатерина в божьем храмеС благоговением стоит.
Петр Федорович спустя несколько дней после переворота погиб при невыясненных обстоятельствах на мызе в Ропше и был скромно погребен в Александро-Невской лавре. Не на это ли намекал Ломоносов?
Но все же он радостно заканчивал свою оду:
Науки, ныне торжествуйте:Взошла Минерва на престол.
Сравнение с Минервой пришлось Екатерине по вкусу: ее и дальше будут так именовать, но в целом с ее приходом к власти золотые дня Ломоносова остались позади.
К тому же со смертью Елизаветы друг и покровитель Ломоносова Иван Иванович Шувалов потерял всякое значение. Несмотря на то, что после переворота Шувалов одним из первых явился в собор к присяжному листу и даже был замечен Екатериной, которая сочла нужным громко сказать ему: «Иван Иванович, я рада, что ты с нами». Но все же он решил удалиться от двора. В марте 1763 года Шувалов получил от царицы «дозволение отъехать на некоторое время в чужие края» и поспешил покинуть родину.
Конечно, от дворцовых интриг Ломоносов был далек, но интриганов с лихвой хватало и внутри Академии наук. И теперь в борьбе с ними он мог рассчитывать только на себя. Плохой, неуживчивый характер Ломоносова наделал ему много врагов. И если при жизни Елизаветы его боялись, то теперь при новом царствовании многие поспешили свести счеты с лишившимся покровителей ученым. Историограф Миллер сообщал, что Ломоносова вообще решено перевести «куда-либо в другое место». «Тогда узнают, так же как и все, – писал Миллер, – что мы вынесли за эти пятнадцать лет от этого буяна… Не будет его, и я уверен, что Академия опять придет в цветущее состояние» [111].
А силы у Ломоносова были уже не те! Его стало подводить здоровье. Сказывались годы, проведенные в химической лаборатории, полной ядовитых испарений. От этого легкие его сильно пострадали. У него болели ноги, мучил варикоз. Если раньше он носил с собой трость, лишь подражая своему кумиру – Петру Великому, то теперь он вынужден был на нее опираться. Он стал грузен, появились отеки. Лицо, смолоду румяное, осунулось и отдавало желтизной. Ломоносов проболел почти весь 1762 год, а потом, когда чуть оправившись приехал в Академию, узнал, что его по распоряжению Разумовского отстранили от заведывания Географическим департаментом по той причине, что «от Географического Департамента уже несколько лет почти ничего нового к поправлению Российской географии на свет не
