class="p1">Я, блин, сама хорошо людям башку прочищаю!
— Убрал, я сказала! Или я тебе его в задницу воткну, и будешь оттуда доставать!!!
— Да он же копьём!
— Глаза разуй, придурок! — попросила я Дуная.
Мысленно я часто называю его придурком и дураком. Вслух — редко. Это больше для подкрепления эффекта, потому что Дунай и так уже понял, что я зла. Я, вашу мать, очень зла! Я так зла, что сегодня кто-то просто обязан сдохнуть!
— Разуй-разуй! — повторила я и указала глазами на копьё. — Он какой стороной копьё тянет? Остриём?
Дунай задумчиво посмотрел на копьё, и в этот момент я увидела три серые тени, скользнувшие моему мужчине за спину.
— А ну стоять! — рявкнула я зверюгам, и те послушались. — Это мой мужчина, и я без вас, придурков малолетних, с ним разберусь!..
Ещё бы они не послушались… После той охоты шрамированный мне в глаза до сих пор смотреть боится. Чтобы опять про себя много нового не узнать.
— Так, драгоценный мой… Ты глаза разул? — повторила я почти ласково.
Дунай продолжил растерянно смотреть на меня, хлопая глазами. Нет, Инна Ивановна, нельзя вам из образа злобной фурии выходить… Ни на минуту нельзя! Сразу дичь какая-то творится вокруг…
С мужиками ты либо слабая женщина, и тогда тебя слушать никто не будет… Если, конечно, не умеешь мозги правильно компостировать — а я не умею. Либо ты злобная фурия, и тогда тебя слушают. Только так. Потом, правда, обижаются: чего это девочки становятся злобными фуриями? И вот как им объяснить, что никто не любит, когда близкие себя ведут, как придурки?
— Так ты будешь мне отвечать? Или простимулировать тебя топором по колену, Дунай? — прищурившись, спросила я. — Какой стороной Вано копьё тянул?
— Древком… — выдавил из себя тот.
— А ты ему ножик к шее чем прижал? Рукоятью?
— Но… — и, наконец, мой дорогой-хороший мишка начал соображать.
Дунай залился краской, как милый и смешной помидорчик. Вот только то, что он сегодня сделал — не мило, сука, и не смешно. Вот у Вано получается и мило, и смешно! А этот увалень просто как урод себя повёл… И, главное, понял, что дурак, а нож держит. Вот как с ними, а?
— Нож. Убрал. И молчи.
Да теперь, пожалуй, молчать лучше всем. Даже мне. Но если я ничего не скажу — Вано уйдёт. По глазам вижу — уйдёт. Молча встанет, и больше мы его не увидим.
— Давайте… — ну вот и Сочинец подключился. Не понял ещё…
— Молчи! Просто! Молчи! — я посмотрела на него так, что наш лидер снова решил закрыть рот. — Вы тут, я смотрю, уже наговорили с три короба, идиоты... Я теперь с Вано говорить буду.
Дневник Листова И.А.
День девятнадцатый. Когда меня чуть не прибили…
Обидно? Очень! Ничего и никогда я Дунаю не делал плохого. Даже мыслей таких никогда не имел. И вот за что он меня так? И Сочинцу ничего не делал… И даже, мать его, Владу ничего не делал!.. Хотя уж он-то всеми силами нарывался…
Пока тащил копьё, следил глазами только за Владом с Дмитрием: нервные они какие-то. И ножа с другой стороны как-то не ожидал. Да, Кострома сейчас, конечно, всех угомонит. Вон, даже Сочинцу только что прилетело. Но вот беда… Мне сейчас очень хочется действовать по первому правилу колониста.
Бежать.
Бежать отсюда, сверкая пятками.
Это так на людей власть, что ли, действует? Или Влад владеет техникой гипноза?
И эти мысли, и острое желание пустить скупую мужскую слезу, и порыв пафосно сообщить всем, что я с такими бяками не вожусь — это всё эмоции. Страшные эмоции, которые никак не унять. Когда мужчина чувствует свою беспомощность — это страшно. А когда у твоей шеи нож, то ты именно беспомощный.
И это сильнее тебя. Настолько сильнее, что эмоции хлещут через край. И всё-таки надо взять себя в руки, вздохнуть… И закончить свою мысль. Хотя бы её закончить. А потом встать и уйти. Потому что смотреть на эти гнусные рожи больше не хочется…
Но сначала надо закончить дело. И в тот момент, когда лезвие убралось от моей шеи, я удивил всех. Надеюсь. Потому что я сумел сделать спокойное лицо, забыть на некоторое время о том, что случилось, и продолжить. Без злости, без радости, без обиды…
— Копьё я сделал вчера, пока дежурил у Алтаря Вознаграждения. За него я получил двести баллов. Ещё одно копьё починил и получил пятьдесят. Влад… Тебе надо не на охоте баллы набивать. Тебе надо себе в голову мозги набить. Они иногда помогают.
Я знал, что уже завтра буду шутить, вспоминая то, что произошло. А ещё я знал, что сегодня не смогу сразу уснуть. И шутить вечером не буду. Потому что мне будет больно, обидно, и я буду думать… Но думать тут не о чем. Я ведь уже всё решил в тот момент, когда лезвие коснулось моей шеи.
— Если бы каждый из нас сделал одно-единственное копьё, то мы не тратили бы баллы на Алтаре. Каждый получил бы оружие, а все наши люди смогли бы призвать свои капсулы. И ещё три месяца питаться пищевыми наборами… Но даже это не так важно! Чтобы питаться пищевыми наборами, вам понадобятся холодильники.
Я сказал «вам» — ну, ой!..
— Их можно сделать в хранилище, но это дорого. А ещё можно собрать много растительной пищи. Она не так быстро портится. Её можно высушить. А можно попробовать сделать пищевые рефицераторы. И тогда мясо и растительную пищу можно переработать в пищевые наборы… А чтобы набрать баллы, вам нужно натаскать на гору много камней. И много заготовок под древки. Делать копья и дротики. В общем…
— Вано, ты хорошо подумал? — тихо спросила Кострома.
— Да тут думать-то нечего… — я посмотрел на неё и улыбнулся, чувствуя, как рассасывается ледяной комок в груди. — Из всех на совете одна ты сейчас хоть что-то сделала… Чемодан вчера меня укорял, что я с Владом цапаюсь. Сочинец просто затыкает. Дунай… Надо же… Пять дней назад, считай, вместе жизнью рисковали…
А ведь когда так вслух описываешь ситуацию, то не остаётся никаких сомнений. Пора отчаливать. Как бы ни была дорога группа,
