на ножке, – рассердился Блоди. – Отпусти меня, слышишь?
Он тщетно попытался вырваться, но Элиас держал его крепко.
– Твоя рука в залог, помнишь? – прошипел он.
– Зачем? – в отчаянии воскликнул Блоди. – Почему ты в меня вцепился? И при чем здесь залог? Неужели ты меня никогда не отпустишь?
Сквозь тихий шелест и шепот болота прорвались несколько звуков. В камышах, перед которыми сидел на камне Элиас, снова послышалось собачье поскуливание, а в небе над ними раздался другой звук. Поначалу Блоди не понимал, кто это кричит так резко и пронзительно, но потом вспомнил, где слышал такие крики, и понял, что это каркает ворон.
С той стороны, откуда он пришел, кто-то приближался, возможно, не один. Слышались шаги, от которых шелестела трава и ломались сухие ветки. И, наконец, раздались голоса – знакомые голоса, он узнал их, хоть и не мог разобрать слов. Они проникали сквозь туман: один часто, другой редко. На Блоди накатила волна облегчения. Его отец и Фендель Эйхаз пришли в Черные камыши, они ищут его и уже направляются в его сторону. Он открыл было рот, чтобы их окликнуть, но одного взгляда на лицо Элиаса хватило, чтобы он снова сомкнул губы.
Блоди в ужасе уставился на искаженное ненавистью лицо своего спасителя. Элиас не собирался отпускать свою жертву – теперь уже в этом не было никаких сомнений. Блоди отступил настолько, насколько позволил ему Элиас, и вскрикнул, потому что чужие пальцы сжали его запястье будто тисками. Ему показалось, что и без того долговязый мальчишка заметно подрос, причем очень быстро. Блоди снова опустился на колени, корчась от боли, и жалобно поморщился.
– Ну как, храбрец? – шипел тот, кто называл себя Элиасом. – Где твоя смелость? Зови их, кричи в туман… Только крикнешь, и они собьются с пути, зайдут в глубь Сумрачного леса, откуда нет возврата. Позови их, и я обещаю, что ветер сыграет с ними злую шутку. Он донесет до них твой голос, заманивая ложью, и не вовремя раскроет правду. Он полетит с ними, искушая на каждом шагу. Да только труден будет их путь. Грязь, ил… Кто знает, чем все закончится? Как все повернется? Куда подует ветер и когда померкнет ночь?
– Хватит меня пугать! – крикнул Блоди. – Хватит! Оставь в покое моего отца и Фенделя тоже. Я на все согласен, только не делай им ничего плохого.
– Вот и хорошо, мой грибочек, так будет лучше для тебя, и так будет лучше для них, – промурлыкал Элиас с искаженным злобной гримасой лицом, кивая и пританцовывая перед Блоди. – Они все равно подойдут ближе, как верные глупые псы. Но ничего не найдут, потому что время ушло. Но Элиас не так плох, как ты думаешь… Вставай, грязноногий, я отведу тебя к твоему распрекрасному псу!
Блоди с трудом поднялся на ноги, опираясь на холодную руку, хоть и было противно. До него снова донеслись голоса отца и Фенделя, и от их зова у него мучительно сжалось сердце. Однако ответить им он не посмел или, кто знает, уже не мог, потому что его волю отныне подавлял бледный, точно призрак, проводник. Элиас будто присвоил его себе, и Блоди мало что мог с этим поделать. Они шагали рука об руку, как лучшие друзья, огибая болотное озеро, в котором так неудачно для одного из них померились силами. Их все плотнее окутывал туман. Сверкающие белые искорки кружились в диком танце, и чем дальше они шли, тем холоднее становилось.
«Наверное, Сумрачный лес совсем близко», – вдруг промелькнуло в голове Блоди, но он слишком устал, чтобы воображать, насколько хуже все может обернуться. Как жестоко убивать собственного отца!
Он чувствовал, что отец рядом, и все глубже погружался в пучину отчаяния. Блоди казался себе беззащитным, беспомощным, как будто никому в целом мире нет до него дела. Его затягивало в трясину одиночества, где исчезали все его следы, а заодно и бледный мальчишка, захвативший его в плен.
Они обогнули чернильное озерцо по большой дуге – водная преграда уходила влево гораздо дальше, чем предполагал Блоди, – и наконец дошли до камышей, перед которыми он впервые увидел мальчишку на камне. Элиас нагнулся и достал из зарослей небольшой сверток. Это был мешочек из выцветшей оленьей кожи, такой старый, что на некогда плотной поверхности образовалась густая паутина тонких трещин. И тут же будто солнце выглянуло среди темных грозовых туч, и Блоди наяву увидел доброе лицо любимой бабушки, со всеми мелкими морщинками, окружавшими ее старческие глаза. Видение казалось таким отчетливым, что у Блоди выступили слезы и он громко всхлипнул.
Элиас смотрел на него молча, но на его лице не отразилось жалости, лишь любопытство: он точно держал в плену маленькое беспомощное животное и с невозмутимым интересом наблюдал за его отчаянными попытками освободиться. Свободной рукой он потряс сумку, завязки ослабли, и что-то выпало на валун, на который уселся Элиас.
– Видишь ли, – обратился он к Блоди, и в его голосе смешались лед и горечь, – нам следует оставить след, намек для твоего отца. Знак, который он сможет понять, если, конечно, сумеет.
Помолчав, Элиас тихонько захихикал, глядя на то, что лежало на камне, и поворачивая его указательным пальцем туда-сюда.
– Да, намек, – продолжал он, – такой же ясный и четкий, как свежие следы на снегу.
На снежочке утром рано Зайца след, лисы, фазана.
Всех следов не перечесть,
Знает он, как их прочесть.
Знает всех наперечет
И по имени зовет.
Кто бежит без задних лап,
Кто летит, крылами слаб,
Если нападет на след
Этот жуткий звероед.
И охотник он великий,
Черных воронов владыка,
Крыс и сов, волков, джейранов,
И мокриц, и тараканов.
С лаем, воем собирает
И больших, и малых стаи
Из болот да из лесов,
Из долин да из кустов.
Из озер да из полей
ОН выводит всех зверей.
Все расскажет ему след,
Где же спрятался обед.
В шуме или в тишине…
Облака летят, оне —
Кони вороные,
Белые, шальные.
Из ночного неба,
Словно из болота,
Рвется к нам на землю
Дикая Охота[10].
– Но вы-то, народ мхов и лугов, квендели по крови! Такие
