был один, да и тот попал в мои руки.
Принес я волчонка на вышку. Там, на третьем колене, у меня будочка. А на цепи собака. Она брезгливо посмотрела на волчонка и заскулила. Пришлось успокоить ее, а волчонка посадить в ящик.
В тот же день, как только смерилось, к вышке подошла волчица. и начала протяжно выть. Собака моя лает-заливается. Не выдержал я, вышел с ружьем, выстрелил. Волчица отбежала. Но вскоре где-то поодаль снова завыла.
В эту ночь я не мог заснуть. На следующий день волков уже пришло двое. И опять давай выть. Что делать? Выстрелы им нипочем. Дважды выходил с ружьем. Отбегут, а потом опять — тут как тут.
На третий день посадил волчонка в сумку, отправился в райцентр — в Звенигово, на заготпункт. Опять-таки прихватил ружье, а чтобы без меня волки не наделали беды, взял с собой собаку.
Иду вот по этой же дороге, а собака свободе не нарадуется: то забежит вперед, то заскочит в сторону… И вдруг — неистовый визг! Оглядываюсь — только и видел перескочившего через дорогу волка да на нем мою бедняжку. Запоздалый выстрел не помог.
Вот так отомстили мне волки… Хорошая была Ласка… До сих пор забыть не могу.
6
А вот недавно меня птица поколотила… Пошел я охотиться на рябчика в ельник под горой Чак-Чора. По знакомой тропинке добрался я туда рано — ни свет ни заря, свернул в сторону и присел на пень. О, сколько раз я встречал осенний рассвет, сидя так на пеньке! Передо мной на дне оврага течет, перекатываясь через корни деревьев, говорливый ручеек. Тихой осенней ночью журчание воды так отчетливо слышно — право, можно принять его за настоящую песню. Будь я композитор, обязательно переложил бы тот напев на ноты.
В чуткой дремоте стоят мшистые ели. Тишина. В лесу словно нет ни одной души. А на самом деле тут зверьки, которые днем не показываются, теперь рыщут в поисках пищи.
В ожидании рассвета, от нечего делать, я из липовых веток вырезаю пищики-манки. Сделал один пищик — получился грубоватый, другой, наоборот, слишком тоненько свистит. Мало-мальски удайся только третий манок.
Перед рассветом на землю опустился густой белесый туман. Я сижу, как в дыму, а дышать так легко!.. Грудь сама вздымается. Через минуту-две туман стал подниматься к вершинам елей и начал таять. Появились между деревьями полоски света. «Пора начинать», — думаю. Приложив к губам манок, насвистываю, словно рябчик, подманиваю птиц. Рябчики как будто только и ждали меня, сразу стали откликаться: справа, слева — кругом…
Я замолчал. По опыту знаю: теперь надо сидеть не шевелясь, не то рябчики быстро учуят фальшь и попрячутся. Тогда — прощай, забавная охота!
Немного погодя, еще повторяю вызов. Но почему-то рябчики, будто сговорившись, умолкли разом. «Что за наваждение?»
Я еще несколько раз пытался поманить. Тут на меня вдруг кто-то сверху как налетит, да как начнет долбить по затылку, сорвал я с головы мою старенькую ушанку — и давай бог ноги. Не помню, сколько пробежал. Но помню: стою, разинув рот от недоумения, и думаю: «Что же это такое? Кто так меня исхлестал, а? Неужели сам рябчик отважился налететь на охотника?!»
Робко возвращаюсь, озираюсь кругом — никого. Заглядываю на старую ель. Вижу: на толстом суку торчит нечто похожее на голову котенка, блестят два округлых глаза…
Это был хищник лунь. В голове прояснилась картина нападения и причина. Дело в том, что мой рваный малахай напоминает рябчика — он такой же серый. А жадный хищник выслеживал себе на завтрак добычу и, приняв мою шапку за рябчика, сидящего на пне, набросился на нее…
А рябчики еще до этого учуяли приближение своего врага. Вот почему они и умолкли. Так в тот раз охотник с ружьем в руках попал впросак: птица поколотила.
7
А теперь послушайте-ка три истории про хитрых да «ученых» зайцев…
В воскресенье ранним утром, часов около пяти, мы втроем — Александр Федорович, Никита Иванович и я, взяв двух гончих собак — Анчара с Астой, направились на охоту. Люди еще не проснулись, на улице тихо. За спиной у нас остаются на пороше отпечатки первых следов.
— Я покажу вам сейчас, где обитает мой старый знакомый, — говорит Никита Иванович в пути. — Приведу вас прямо на лежку. За ночь он пожировал и теперь будет спать. Только вы уж сами не прозевайте: заяц ученый, может убежать из-под самого носа…
Скоро мы добрались до указанного Никитой Ивановичем места. На гибких ветках висят ожерельями свежие хлопья снега. Под запорошенными кустами и деревьями мягким войлоком лежит пушистый снег.
Шагаем поодаль друг от друга, читаем охотничью азбуку. Вот на снегу отпечатала следы бойкая белка… А в густом ельнике следов еще больше — они частые и мельче. Прочитать их могут только настоящие любители природы. Но мы на эти «стихи» не обращаем внимания, проходим дальше. Вскоре мы выбрались на вырубку. Здесь виднеются еще не убранные груды хвороста, кое-где лежат срубленные и невывезенные деревья — долготье.
На большом расстоянии друг от друга мы идем к березняку. Собаки, обе вместе, торопливо петляют далеко впереди нас.
«Не иначе, напали на след лисицы или зайца и хотят его распутать. Другие следы не стали бы разбирать», — думаю я, осторожно посматривая на убеленную поляну, где вот-вот может замелькать «ученый» заяц. А вот и в самом деле, перескакивая через коло-дины и пни, катится навстречу Никите Ивановичу белый ком. «Это же заяц!» Он успел почуять собак и теперь спешит удрать от них в чащобу. Анчар же с Астой кружатся по его вечернему следу.
Замечаю, как Александр Федорович нетерпеливо топчется на одном месте, ждет не дождется, когда Никита Иванович выстрелит.
Заяц первым заметил охотника и свернул в сторону. Тогда же дружно залаяли и собаки и, как ошпаренные, помчались за зайцем. Лишь теперь охотник насторожился, вскинул ружье наизготовку. Собаки пробежали мимо и скрылись в чаще леса, откуда мы только что выбрались с таким большим трудом.
Аста подлаивает часто и тоненьким голоском. Анчар же — реже и громче, словно гулко бьет в барабан. Лай собак постепенно удаляется. А мы с Александром Федоровичем, будто сговорившись, тут же направились к Никите Ивановичу.
— Что же ты не стрелял, ведь заяц прошел под самым стволом? — с упреком обратился к нему Александр Федорович.
Нахлобучив на лоб ушанку, Никита Иванович отвечает:
— Пожалел… Уж больно смешно он бежал. И потом… Возьми зайца с утра — таскать
