Корпуса внутренней стражи. Помимо сановников и чиновников департамента, проект уложения рассылался для ознакомления и консультаций опытным судейским чиновникам, чтобы те могли его тоже обсуждать и вносить свои поправки. Наш стряпчий Петухов был гораздо более образован и уважаем в судейском сообществе, чем я предполагал ранее, раз ему на отзывы была послана одна из копий сего уложения. Правда, при нынешнем государе проект уже положен под сукно, однако… О личности и опыте стряпчего сей факт многое говорит. Так, а это что у нас?
Он снова, как и при первом посещении дома, точно фокусник извлек на глазах Клер три вскрытых конверта, которые были засунуты между гербовых листов толстой пачки проекта уложения. Клер так и не поняла, были ли конверты с письмами спрятаны стряпчим подобным образом намеренно или же они просто служили ему в качестве закладок. Надо было ждать, когда Комаровский их прочтет и ознакомит ее с их содержанием.
Евграф Комаровский внимательно осмотрел конверты.
– Два письма пришли по почте и как раз за день до гибели стряпчего. На третьем конверте почтового штемпеля нет, но есть гербовая печать, и она мне знакома – такие конверты с нарочным доставляют в срочном порядке. – Он достал письмо из первого почтового конверта. – Надо же…
– Что там? – Клер, едва живую от жуткой вони, все же душило любопытство.
– Так называемое прелестное письмо, мадемуазель Клер! Наш стряпчий и точно был ларчик с секретом. Пишет ему знаете кто? Младший брат Пьера Хрюнова князь Ипполит. Он предлагает стряпчему сделку и сулит тройное вознаграждение. Чтобы в грядущем судебном разбирательстве, намеченном на конец августа, сам стряпчий выступил свидетелем на стороне его, младшего брата, и заявил о том, что он лично слышал еще при жизни Карсавина, что Пьер являлся его отпрыском. Вы понимаете, о чем он его просит? И за что сулит большие деньги? За лжесвидетельство. И за предательство своего доверителя, дела судебные которого он вел столько лет, и довольно успешно. Конечно, все это лишь слова, слова… И не прямое доказательство, но в их деле им могло стать лишь официальное признание самого Темного в отцовстве, а он такого не делал. Узнай об этом письме наш Пьер… Петруша Кора Дуба… – Комаровский заглянул во второй конверт. – А здесь что у нас? Вырезка из газеты и записка.
Он читал, Клер ждала.
– Вырезка из «Столичных ведомостей» двухнедельной давности с новостью международной о том, что на девяностом году жизни в своей постели в Баден-Бадене «мирно скончался последний кастелян Речи Посполитой князь Лех Черветинский-Рагайло». Сколько прожил старик, надо же, Польшу свою пережил… Это, наверное, какой-то дальний заграничный родственник здешнего помещика. Да, вот и записка – пишет нашему стряпчему, обращаясь к нему, некий чиновник, коллежский секретарь Капустин: «Лука Лукич, только что прочел в газете, посылаю вам сию вырезку. Уведомите сыновей Антония Черветинского, Павла и Гедимина, о кончине их троюродного деда. Вследствие полного ограничения дееспособности их отца из-за недуга ставить его в известность уже необязательно. В присутствии на похоронах вследствие давности события и дальности расстояния тоже необходимости нет. Подготовьте по возможности формы документов под номерами 154 и 21 и пришлите мне с нарочным». Интересно, успел стряпчий сообщить Черветинским о смерти последнего кастеляна Польши? Надо будет у них узнать и все же попытаться переговорить с их недужным отцом. А что в третьем письме?
Он показал Клер гербовый штемпель.
– Это печать жандармского управления, тайной полиции. Ба! Ну и стряпчий, ну и сукин сын… – Комаровский аж присвистнул от удивления. – Это ему инструкция и вопросы от тайной полиции, от жандармов Третьего отделения в отношении «образа частной жизни, поведения, а также высказываний на предмет обсуждения событий восстания на Сенатской площади, сделанных уволенным со службы чиновником Государственного совета Хасбулатом Байбак-Ачкасовым. Как живет, с кем общается, к кому ездит, что болтает. Каковы его умонастроения». Стряпчий вел дела этого господина, а заодно, как видно из сей инструкции, состоял платным осведомителем охранного отделения. У нас это называется – был приставлен смотрящим к бывшему чиновнику, живущему в Сколкове. Я вот думаю, догадывался ли об этом сам Байбак-Ачкасов или же нет?
– Я понимаю, что вы имеете в виду, Гренни. – Клер размышляла. – Что за такие вещи стряпчего могли и убить… Правда, в письме про смерть кастеляна нет ничего опасного, как в двух остальных. Однако эти письма остались в доме стряпчего. Убийца их не забрал – ни одно из трех.
– Возможно, не нашел.
– Но вы же нашли сразу. А убийца ничего такого не искал – взгляните, бумаги стряпчего все в порядке, его бюро-конторка тоже, ящики даже не открыты. Нет. – Клер покачала головой. – Конечно, важные и подозрительные письма, но это лишь частность. Я уверена – убийцу в дом стряпчего привлекла именно бедная Аглая и ее… странности и привязанности.
– Ладно, сейчас насчет странностей в часовне все и выясним, – коротко пообещал Евграф Комаровский.
Он забрал все три письма с собой, и они отправились, пустив лошадь в галоп, к часовне Темного. Клер думала: что еще затеял ее спутник, что он хочет опять увидеть, узнать на заброшенном кладбище?
Когда они добрались до тех мест, она еще издали увидела спешащих по дороге к заброшенному погосту пеших мужиков и баб, телеги с крестьянами, подгоняемые конными стражниками. А вокруг часовни собралась целая толпа под предводительством деревенских старост разных имений. Управляющий Гамбс тоже приехал. В руках его был кожаный саквояж.
Толпа крестьян хранила настороженное гробовое молчание. Евграф Комаровский вышел из экипажа, высадил Клер, подозвал старшего стражника и приказал открыть дверь часовни. Клер подумала при этом: кто ее закрыл после нас? Петли заскрипели – в склеп хлынул свет, они увидели статую и саркофаг.
– До меня дошли слухи, что вы считаете могилу пустой, – громко объявил Комаровский. – А покойного барина Арсения Карсавина кем-то вроде беса, бродящего по лесам и нападающего на людей. Я не стану вступать с вами в спор по этому вздорному, глупому суеверию, захватившему здешние девственные умы. Я просто сейчас на ваших глазах прикажу вскрыть его гроб, и вы сами убедитесь, что покойник на месте. Что это обычное погребение, пусть и не в христианских православных традиция.
По толпе крестьян волной прошел вздох, потом ропот. Клер увидела, как разом изменились лица людей – смятение, тревога, ужас. Но открыто пока никто против не выступал.
– Старший унтер-офицер, возьмите двух солдат и вскройте могилу, – приказал Комаровский, первым зайдя в склеп и обернувшись через плечо на пороге.
– Батюшка… ваше сиятельство… господин генерал, погодите, – из
