нашей репродуктивной системе". Этот аргумент предполагает, что репродуктивная система порождает патриархальное угнетение, но не является ли более вероятным обратное? Именно патриархальная социальная организация репродукции приводит к выводу, что государство должно решать, уместен ли аборт, отказывая беременным в самостоятельности решать, как лучше вести свою жизнь. Конечно, нам необходимо понять, почему беременность не всегда желанна и как при некоторых обстоятельствах она может угрожать жизни беременной или самой возможности ее процветания. Но для этого нам нужна приверженность репродуктивной свободе как ценности, праву и норме, которая организует наши социальные миры. Было бы контрпродуктивно и неправильно приписывать существование угнетающих систем биологии, когда вместо этого мы должны задаваться вопросом о том, как эти угнетающие системы искажают биологические вопросы для достижения своих собственных несправедливых целей.
Связана ли репродуктивная свобода со свободой гендерного самоопределения? Если да, то есть все основания для солидарности, которая связывает феминистскую, транс и небинарную борьбу. Феминизм справедливо борется против интереса государства к маткам беременных людей на том основании, что беременные должны иметь возможность определять , доводить ли беременность до конца или нет. Эта борьба часто опирается на политические принципы самоопределения и коллективной свободы. Однако когда речь заходит о модели самодекларирования для изменения пола, некоторые из тех же феминисток считают, что государство своей гендерной политикой должно ущемлять права тех, кто стремится к изменению пола, и что государство имеет обоснованный интерес в ограничении их свободы. Но зачем соглашаться с тем, что государство имеет законные интересы в ограничении свободы, когда речь идет о смене пола? Что произойдет, если мы выступим против того, что государство имеет законные интересы в ограничении свободы тех, кто стремится к изменению пола или аборту? Это привело бы к созданию альянса, основанного на согласованном противостоянии вторжению государства в траекторию наших воплощенных жизней, понимаемому как патриархальное, трансфобное и неправильное.
Даже если приведенные выше аргументы окажутся убедительными, все равно найдутся те, кто утверждает, что понятие "гендер" противоречит здравому смыслу, повторяя аргумент Трампа о том, что гениталии и простой язык являются адекватными критериями для определения пола. Другие утверждают, что гендер отрицает материальность тела или что он возвышает язык и культуру над биологическими науками. Давайте спросим, есть ли у этой характеристики основания, или же она, по сути, является фантазией о том, что делает гендер, включая угрозу природе и биологии, которую он, по всей видимости, представляет. Аргумент против гендера как культурологического игнорирует распространенное мнение о том, что гендер - это место, где биологические и социальные реалии взаимодействуют друг с другом. Те, кто разделяет биологическую и социальную реальности в своих описаниях пола или гендера, склонны сбрасывать со счетов чрезвычайно важные интерактивные, динамичные и ко-конструктивистские позиции, разработанные феминистскими философами и историками науки, которые стремятся отменить то, что Донна Харауэй называет "антагонистическим дуализмом" феминистской теории второй волны.
Одни утверждают, что материальность секса установлена наукой и что мы должны основывать свои взгляды на устоявшихся научных парадигмах. Другие же утверждают, что нам просто необходимо вернуться к "здравому смыслу" и развенчать спекулятивные теории, подтверждающие материальность секса. Но сколько людей чувствуют, что "здравый смысл" о том, как они должны жить в соответствии со своим полом или предполагаемым гендером, на самом деле делает насилие над их сущностью? Раньше "здравым смыслом" было порабощение чернокожих белыми людьми, а "здравым смыслом" - понимание брака как исключительно гетеросексуального союза. Британская писательница Шон Фэй напоминает нам, что гендерно-критические феминистки вовсе не критичны, утверждая, что "здравый смысл" достаточен для нормативного мышления, поскольку он не ставит под сомнение пресуппозиции, которые мобилизует. В книге "Проблема трансгендеров" Фэй пишет:
Что значит быть женщиной или мужчиной (или ни тем, ни другим) - это не фиксированная и стабильная сущность, а сложная констелляция биологических, политических, экономических и культурных факторов, которые могут меняться с течением времени. В противовес этой сложности британский антитранс-феминизм, который его ученики с непреднамеренной иронией называют "гендерно-критическим" феминизмом (несмотря на отсутствие критического интереса к тому, как гендер возникает и изменяется в зависимости от времени и места), стремится представить себя как подход, основанный на здравом смысле, который легко отбрасывает нюансы.
Этот призыв к возвращению к здравому смыслу со стороны гендерно-критических феминисток оказывается не таким критичным и разумным, каким должен быть. Фобическая сосредоточенность на пенисе, лишающая здравого смысла, является примером, о котором мы уже говорили. В этих описаниях орган - не просто придаток, а инструмент нападения. Такое приписывание опасной силы вполне может основываться на ужасном опыте изнасилования и нападения, однако это не является достаточным основанием для обобщений. Такие обобщения, когда они все же происходят, как правило, являются фантасмагорическими проекциями, основанными на обобщении рассказа от первого лица на всех женщин и на подражании всем людям с пенисами по образцу насильника. Фобическое или паническое отношение к "пенису" как таковому отделяет орган от человека и от всего жизненного мира, в котором он имеет смысл. Последующее приписывание опасности трансженщинам, у которых есть пенисы, основывается на фобическом переносе этого органа - который, кстати, часто бывает вялым, который иногда вполне сознательно выводится трансфемининками из игры, который иногда является источником удовольствия для всех участников сцены без угрозы причинения вреда, а иногда - источником пассивного удовольствия для того, кто его носит. Итак, с одной стороны, реализм или здравый смысл говорит нам, что существует два пола и что их можно однозначно идентифицировать по органам, но с другой стороны, оказывается, что описания, основанные на здравом смысле, часто уходят в призрачные зоны, следуя синтаксису, который принадлежит скорее снам и фантазиям, чем аргументам и последовательным демонстрациям. По-видимому, именно эти органы могут быть местами интенсивного фантазматического инвестирования, ввергая некоторых из нас в зоны нереальности почти сразу же, как только мы приближаемся к ним. Подобные ассоциации возникают не в рассказах о желанных и нежеланных сексуальных контактах, а в различных "здравых" описаниях фактов секса.
Аргумент о том, что "гендерная теория" отрицает науку, не учитывает важную работу в науке о гендере, в основном проделанную феминистскими учеными. Транс-исключающие феминистки склонны повторять утверждение, что оспаривание биологического детерминизма не должно приводить к опровержению биологии. Я согласен. То, что называется гендерной теорией, на самом деле утверждает это уже некоторое время. Если, например, перейти от детерминистской модели к интерактивной, как это уже давно делают Энн Фаусто-Стерлинг и другие ученые, то окажется, что то, что мы называем нашей биологией, всегда взаимодействует с социальными и экологическими силами и что мы не можем думать о биологических фактах вне этого взаимодействия. 4 Не похоже, что биологические причины поступают из одного
