солнцем. Солнце стояло чуть выше, чем в прошлый раз. Аля наловчилась объяснять и в рекордно сжатые сроки принуждать ребят к вниманию, сосредоточенности, отстегиванию Володи и опробованию нового варианта заманивания и обезвреживания генделей. Только сроки как раз мало что решали.
Ничего они уже не решали.
Карим не унимался:
— И с нашим участием? В смысле осознанным?
— С вашим меньше, — неохотно признала Аля. — Я даже поверила, что успеем.
— И чё, не вышло? — спросила Алина издевательским тоном, какое-то время выдерживала общий, ну, почти, и очень укоризненный взгляд, фыркнула и отвернулась.
— Нет, — сказала Аля, которая на Алину как раз не смотрела. — Часы пошли, и нас сожгло. В дым.
Она передернулась и сильно растерла нос и глаза, но кожу все равно сводил леденящий зной, который налетел черными клубами и просто убрал Алю из существования, едва она тронула корпус часов, на сей раз укомплектованных секундной стрелкой. Стрелка дернулась, и Аля стерлась быстро и бесследно, как влажный след чашки под взмахом бумажной салфетки.
— А раньше по-другому сжигало? — спросила Алиса.
— Раньше вообще не сжигало, — раздраженно сказала Аля. — Я же говорю: раньше вы заходили, а я не могла. Меня игра пускала только через четыре минуты. И к этому моменту игра уже кончалась: я шла по пустым декорациям, находила вас мертвыми, потом меня накрывала смерть по той же причине, что и вас, — четыре минуты спустя, получается, хотя они могли и на час растянуться.
— А причина какая? — деловито уточнила Тинатин.
— Обычно убийцы, военные, одетые под эпоху: если Средневековье, то в камзолах и колготках, и маски итальянские такие, если Древняя Греция, то хитоны, а в более-менее современном сеттинге — камуфляж и эти, как их, балаклавы. А, ну да: в самый первый раз отравление было, так я и догадалась — ну, с вашей помощью.
— Какой помощью? — радостно спросил Марк, но Тинатин и Аля остановили его одинаковым жестом и одинаково не произнесенным, но артикулированным словом: «Потом».
Марк засмеялся и замолчал, переводя глаза с Тинатин на Алю. Тинатин, нахмурившись, поинтересовалась:
— Ты всех нас наизусть выучила, каждую трещинку и так далее?
Аля сказала:
— Прости. Это не специально. И уж точно не по приколу. Особенно мне.
— Поняли уж, — сказала Алиса, опять приобнимая Алю, и та на сей раз решила не вырываться, а терпеть. Надоест — сама выпустит.
Карим рассудительно сообщил:
— С тем, что до игры происходит, понятно. Мы приехали, нас траванули, мы попали в петлю, порвать ее нельзя, откатить отравление тоже, остальное как договоримся. В любом случае все кончается игрой, где нас убивают и петля замыкается. Если мы не играем, что происходит?
Аля поежилась, стараясь не вспоминать подробностей, и неохотно призналась:
— Ничего хорошего. Все застывают, как куклы, в тех позах, в которых всегда сидели за ноутами, и ни на что не реагируют.
— А если разговаривать при этом? — ввернула Алина, которая, как всегда, будто решала абстрактную задачу, спокойно так и с мрачноватым удовольствием.
— Если разговаривать, если с горки кататься, если в бане сидеть, если мерзнуть во дворе, держась за руки. Стоим-стоим, говорим-говорим, по склону лезем, а потом раз — и каждый себе в колени пялится и не двигается.
— Как на любой вечеринке, в общем, — отметила Алина.
Карим хмыкнул и продолжил так же рассудительно:
— А в игре, значит, так: мы входим, а тебя не пускают четыре минуты. Потом ты входишь, мы уже мертвые, и ты через четыре минуты тоже типа умираешь.
— Не всегда, иногда просто вылетаю.
— И способ убийства не всегда такой, как у нас.
Аля поморщилась и неохотно кивнула.
— А почему?.. — влез было Марк, но Карим остановил его жестом и артикуляцией Тинатин.
Тинатин закатила глаза, Марк хохотнул, Карим невозмутимо закончил:
— Вот это надо подумать, интересно очень. Но пока интереснее другое: что будет, когда стрелка дойдет до двенадцати?
— Все кончится, — тихо, но уверенно сказала Аля.
— Чем? — нервно спросила Алиса. — Может, нас выбросит наконец из петли.
— Дохленьких, — напомнил Марк. — А гендели пойдут гасить мирняк.
Карим, переждав общее бурление, спокойно попросил:
— Аль, твое мнение.
— Мы останемся в игре, — помолчав, сказала Аля. — Мне это как бы показали, когда я попробовала часы перевести. Зашла и просто зависла, как, не знаю, обои. Навечно. А потом бац, снова электричка. И вот тогда я в первый раз капитально все забыла. А это демоверсия была. В боевой мы, скорее всего, просто размажемся по игре. Слоем незаметных пикселей. Ну или будем, не знаю, очередными картинами на стене, а то и ботами безмозглыми.
— Это наши, э, цифровые копии. А настоящие мы?
— А настоящие мы останутся валяться дохленькими в настоящей версии этого домика, — отрезала Тинатин, поводя рукой. — Как, собственно, сейчас и валяются, пока мы тут время тратим, что непонятного?
Аля благодарно кивнула.
— Мы не тратим, мы получаем исчерпывающие вводные, без которых невозможны конструктивные и, главное, продуктивные действия, — невозмутимо объяснил Карим.
— Какие, щ-щиба, тут продуктивные! — воскликнула Алина. — Она стопиццот попыток предприняла, если не врет, ничего не меняется!
Не обращая внимания на ремарку про «врет» — Алина же это не со зла, а по дурной и вредящей в первую очередь ей самой привычке, — Аля сообщила:
— До фига всего меняется. И в игре, и до нее. Раньше вы даже слушать не хотели, а теперь вон сразу настраиваетесь на продуктивные действия.
— Толку-то, — буркнула Алиса.
Карим сказал:
— Толк — это не фэншуйненько. Мы сюда зачем ехали? За интеллектуальным удовольствием. Мозгами поскрипеть как следоват. Так вот же повод, самый законный и веский из возможных.
— Басню про лягушек в молоке слышал? — резко спросила Тинатин. — Пренебречь страхами, вальсируем.
— И толк, кстати, может быть, — добавила Аля. — Марк вон в один из последних разов сразу в черном кабинете полез тайники искать и вроде нашел что-то.
— Что нашел? — живо всколыхнулись все, включая Марка, вразнобой. — Какие тайники? Каком кабинете?
— Про кабинет потом, а нашел он… — пробормотала Аля гаснущим голосом и вжала кулаки в виски, с ужасом понимая, что не успеет ухватить воспоминание за кончик прозрачного хвоста и оно навсегда ускользнет из скудеющей и сжимающейся памяти, залепленной обрывками песенок Марка.
Все, к счастью, помалкивали, но сверлили Алю взглядами, что только нагоняло паники в кровь и сумбура в мысли. Аля зажмурилась, чтобы не видеть их, и отчаянно отчеканила:
— Да что. Же это. Такое! А. Нору. — Она открыла глаза и сказала на облегченном выдохе: — Нору.
Хор набросился опять:
— Какую нору? Чью? Где нашел? Как выглядит?
Аля быстро, но размеренно, чтобы не потерять зыбкое воспоминание, принялась чеканить из него слова:
