была нестрашна, но убыточна для канцлера, ибо доктора и услуги аптечные обходились старому скряге очень дорого. Слабеющей рукой Головкин прятал лекарства под подушку. Он их не пил – жалко было… Почуяв холод приближавшейся смерти, канцлер собрался с силами, подмигнул Блументросту: «Похороны… Убыток!»
В погребальной церемонии Анна Леопольдовна впервые увидела красавца, поразившего ее девичье воображение, графа Карла Морица Линара, посланника саксонского. Внимание принцессы к Линару заметили многие. Кареты разъезжались от дворца канцлера. Граф, волоча по снегу роскошный черный плащ, прошел мимо принцессы, даже не вглянув, и Анна Леопольдовна всю обратную дорогу плакала на плече многоопытной воспитательницы мадам Адеркас. Довольным уезжал только вице-канцлер Остерман. Он очень любил похороны и покойников. Тихие, они уже не мешали его интригам и сплетням…
В 1735 году разразился открытый скандал, объяснивший стойкое равнодушие Анны к Антону Ульриху. Шестнадцатилетнюю девицу заподозрили в интимной связи с графом Линаром, причем в содействии любовникам была обвинена госпожа Адеркас[51]. В конце июня ее поспешно посадили на корабль и выслали за границу, а вскоре по просьбе русского правительства был отозван и Линар. Причина была, как писал английский резидент Клавдий Рондо (1874), в том, что «принцесса молода, а граф – красив». Пострадал и устраивавший тайные свидания камер-юнкер принцессы Иван Брылкин – его сослали в Казань. Больше всех досталось принцессе. Грозная тетушка беседовала с ней «накоротке», нравоучение перешло в ссору. Анна отхлестала племянницу по лицу, заставила перед образом Пресвятой Богородицы каяться в содеянном. На коленях… С приходом Анны Леопольдовны к власти в 1740 году Линар снова объявился в Петербурге, участвовал в совещаниях, получил орден Святого Андрея Первозванного, бриллиантовую шпагу и прочие награды, что позволило всем считать его фаворитом. Отмечен был и Брылкин – его назначили обер-прокурором Сената (Анисимов Е.В., 1998).
Разлучив Анну Леопольдовну с Линаром, императрица установила жесткий контроль над племянницей и проникнуть на ее половину стало весьма сложно. Фактическая изоляция от подруг, двора, где она появлялась лишь на официальных церемониях, длившаяся пять лет, не могла не повлиять на психику Анны Леопольдовны. Не особенно живая и общительная от природы, она стала замкнутой, склонной к уединению, размышлениям. Принцесса поздно вставала, небрежно одевалась и причесывалась, с неохотой выходила на паркет придворных торжеств. Настоящим испытанием для ленивой и неряшливой Анны Леопольдовны были «банные дни», часто устраивавшиеся тетушкой. Императрица сохранила любовь своих предков к посещению мылен, которые обязательно возводились в составе дворцовых хором на Руси. С переездом Двора из Москвы в 1732 году в Летнем Саду открылось специальное сооружение. Ф.Б. Расстрелли вспоминал: «В Новом саду я построил по приказу императрицы здание бань, с большим круглым салоном и фонтаном в несколько струй воды, а также с несколькими апартаментами, приспособленными для удобства бани, и с несколькими парадными комнатами. Все это было украшено скульптурой и живописью, великолепно выполненными» (Богданов А.И., 2000).
Даже когда Анна Леопольдовна стала правительницей, общество, состоявшее из нескольких человек, даже ее близких знакомых, было для нее тягостно, а о шумных праздниках при ней никто не заикался. Изоляция принцессы была прервана лишь в конце июня 1739 года, когда австрийский посланник маркиз де Ботта д’Адорно от имени принца Антона Ульриха просил у императрицы руки принцессы Анны и получил, наконец-то, благосклонное согласие. Английский резидент Клавдий Рондо (1874) писал: «Русские министры полагают, что принцессе пора замуж, она начинает полнеть, а, по их мнению, полнота может повлечь за собою бесплодие, если замужество будет отсрочено на долгое время».
Взвесив все обстоятельства, императрица решила не откладывать свадьбу[52]. 1 июля 1739 года молодые обменялись кольцами. Антон Ульрих вошел в зал, где проходила церемония, одетый в белый с золотом атласный костюм, его белокурые волосы были завиты и распущены по плечам. Леди Рондо (1874), стоявшей рядом с мужем, пришла в голову странная мысль, которой она и поделилась в письме к своей приятельнице в Англии: «Я невольно подумала, что он выглядит как жертва». Удивительно, как случайная, казалось бы, фраза стала пророчеством. В тот момент жертвой считала себя невеста. Она дала согласие на брак и «при этих словах… обняла тетушку за шею и залилась слезами. Какое-то время Ее Величество крепилась, но потом и сама расплакалась. Так продолжалось несколько минут, пока наконец австрийский посол не стал успокаивать императрицу, а обер-гофмаршал – принцессу».
Свадьба состоялась 3 июля 1739 года. Великолепная процессия потянулась к церкви Рождества Пресвятой Богородицы, стоявшей на месте нынешнего Казанского собора. В роскошной карете сидели императрица и невеста в серебристом платье. Потом был обед, бал – все утомительно и долго. Наконец, невесту облачили в атласную ночную сорочку, отделанную брюссельскими кружевами, герцог Бирон привел в спальню одетого в домашний халат принца, и двери закрыли. Двор целую неделю праздновал свадьбу. Были обеды и ужины, маскарад, опера в придворном театре, фейерверк и иллюминация в Летнем саду. «Все эти рауты были устроены для того, чтобы соединить вместе людей, которые, как мне кажется, от всего сердца ненавидят друг друга; думается, это можно с уверенностью сказать в отношении принцессы: она обнаруживала весьма явно на протяжении всей недели празднеств и продолжает выказывать принцу полное презрение, когда находится не на глазах императрицы», – писала леди Рондо (1874).
После свадьбы перед императрицей и правительством встала проблема успешного завершения беременности Анны Леопольдовны. И здесь, как и в любом важном деле, пригодились основополагающие начинания великого Петра. Вспомнили о знаменитом сподвижнике государя, хирурге и анатоме Николае Бидлоо, высланном после смерти императора в Москву. Н. Бидлоо занимался и родовспоможением, работал в паре с известной акушеркой, некой Энгельбрехт, тоже родом из Голландии. За несколько месяцев до родов Анны Леопольдовны императрица затребовала акушерку в Петербург. Последовал ее Указ Л. Блументросту: «…без сомнения Вам известно, что в Москве имеется бабка-иноземка, Капитанша Энгельбрехт, которая прежде всего с умершим доктором Бидловым всегда на родины езживала и будто особливое в том искусство имеет… Вы ее без сомнения знаете, яко она в Москве довольно знакома…сыскать ее можно в Немецкой слободе…» Л. Блументрост доложил императрице, что несмотря на возраст, указанная акушерка «еще в силе для исправления своего долга» и хорошо знает «науку анатомическую» (Гузов И.И., 2003). В результате постоянных хлопот императрицы и штата медиков роды прошли благополучно. Через тринадцать месяцев после свадьбы около 16 часов 12 августа 1740 года Анна Леопольдовна родила мальчика, названного в честь прадеда Иоанном.
* * *
Пришло время более подробно рассказывать об отце будущего императора Антоне, сыне герцога Фердинанда Альбрехта Брауншвейг-Люнебургского (иной вариант титула – Брауншвейг-Вольфенбюттельского).
