На первом снимке был укрупнен кадр из последней записи.
— Наши специалисты отретушировали изображение, убрали бороду и придали лицу нейтральный вид.
Мерль положил на стол второй снимок.
— Вот что получилось. Так мы и опознали бездомного. Старый знакомый.
Он показал Эрику третью, последнюю фотографию. На ней было лицо более молодого мужчины.
Эрик все понял.
Вот что ускользнуло от него во время просмотра. Да нет, не ускользнуло — он просто не захотел посмотреть правде в лицо. Правде, отсылавшей его на десять лет назад.
— Узнаете? — спросил Дебрюин, и его глаза хищно блеснули.
— Конечно, — прошептал Эрик Сюма. — Это Даниель Леман.
Даниель
Соломон снимает промокший плащ.
— Я доехал до центра Лондона, зашел в интернет-кафе и сделал то, что ты велел. Думаешь, этого достаточно? Эти люди проверяют свою электронную почту? Я накупил газет — все пишут о похищении.
— Я слушал радио и смотрел телевизор. Они знают мое имя.
— Ах так… Я тоже слушал, но ни черта не понял, слишком быстро лопочут. Французские газеты называют нас «неизвестной боевой группой» или «ударной группой». Нас считают наемниками. Ребятам это понравится. А что тот псих?
— Пришел в себя. Молчит.
Соломон привез пиццу. Он отрезает кусок и относит шейху, но тот отказывается. Мы едим молча. В воздухе еще висит напряжение. Дождь глухо барабанит по крыше и окнам, наполняя дом печалью, граничащей с отчаянием.
Мы включаем телевизор, чтобы посмотреть новости.
Главный сюжет всех выпусков — похищение. В первых кадрах показывают дом шейха. Сыщики работают за оцеплением, патрульные сдерживают зевак. Корреспондентка излагает скупые факты.
— Ничего не понимаю, — жалуется Соломон. — Переключи на французский канал.
Я щелкаю пультом.
— Гляди-ка, они получили фотографию! Шустрые, черти!
На экране появляется лицо шейха с приставленным к виску пистолетом.
— Менее часа назад похитители прислали этот снимок, — звучит голос за кадром. — Без комментариев. На нем отчетливо видно испуганное лицо шейха Фейсала, которого кто-то держит на мушке. Сначала следователи предположили, что акцию могла осуществить небольшая соперничающая группировка, но теперь мы знаем, что похищение, скорее всего, организовал вот этот человек.
На экране появляется мое лицо. Фотография была сделана год назад, во время торжественного ужина, на котором я председательствовал от имени агентства.
— Этого человека зовут Даниель Леман. Француз, два месяца назад потерял сына, погибшего во время взрыва автобуса номер восемьдесят три в Париже.
Я вздрагиваю, увидев лицо Жерома. Мой сын улыбается с полароидного снимка, сделанного на его последнем дне рождения. Снимок продал «Пари Матч» сосед, его сын был в числе гостей. После гибели Жерома я перестал читать газеты.
— По мнению соратников исламского проповедника, Леман мог действовать из мести. Следствие подозревало, что шейх Фейсал был идейным вдохновителем и заказчиком кровавого теракта, однако по сведениям, полученным из Скотленд-Ярда, обвинение против него не выдвигалось. Возможно, именно поэтому Даниель Леман и решил вершить правосудие сам. По некоторым данным, вместе с Леманом действовала группа боевиков, вероятно наемников.
Я слушаю, как чужой человек рассказывает о моей жизни лишенными эмоций словами, сводящими всю историю к перечислению фактов и дат, якобы имеющих значение, но думаю совсем о другом. О неизбежном бегстве.
Соломон кладет руку мне на плечо. Я принимаю это за жест дружеского участия, но он сжимает пальцы, чтобы я взглянул на экран.
Оператор снимает мой дом.
— По словам одного из соседей, — продолжает голос за кадром, — жена и сын Даниеля Лемана покинули свое жилище сегодня рано утром. Что им известно о действиях главы семейства?
— Реми все сделал, — успокаивает меня Соломон. — Они под защитой.
— Убил ли Даниель Леман шейха? — спрашивает комментатор и продолжает нанизывать один вопрос на другой, вызывая у меня головокружение. — Или взял его в заложники? А если так, с какой целью? Вот о чем в данный момент спрашивают себя следователи.
Дальше идет интервью какого-то английского полицейского, но я не слушаю. Выскакиваю из коттеджа и бегу, бегу, бегу. Останавливаюсь, почувствовав капли дождя на лице. Пусть смешаются со слезами и смоют черные мысли, недавнее прошлое и вернут меня в прежнюю, до кошмара, жизнь.
Соломон обмотал мне шею полотенцем и сунул в руку стакан виски.
— Слушай меня, — говорит он, — это к лучшему. Теперь легавые будут защищать твоих.
— Я поставил их в ужасное положение. Они такого не заслужили.
— Брось, Даниель, не рви себе душу. Я уверен, они тобой гордятся… И понимают, почему ты так себя вел, почему неделями не давал о себе знать, зачем сбежал от них. Теперь им точно стало легче.
— Но на какую жизнь я их обрекаю?
— Их защитят. Меня больше волнует, что будет с тобой. Тебе придется затаиться, надолго. Не знаю где, я пока не придумал, но мы все устроим, и вы снова будете вместе. Где-нибудь в другой стране…
Я совершенно растерян, не способен логически мыслить, меня одолевают дурные предчувствия.
— Вот что я предлагаю: пошлем кассету, как и собирались. Потом отвезем шейха подальше и отпустим. Сами останемся в этом доме — на неделю-другую. Скоро парни пришлют на мое имя «до востребования» поддельные документы для тебя. Мы сядем на паром, доберемся до Франции и спрячем тебя, без проблем выдадим за иностранца. Выждешь какое-то время, дело забудется, и мы пришлем к тебе Бетти и Пьера.
План Соломона кажется мне романтическим бредом, слишком уж легко он отметает все препятствия, но я не спорю: пусть мой друг хоть недолго потешится иллюзией счастливого исхода.
Впрочем, он вряд ли обманывается на этот счет.
* * *
— Вы меня отпускаете? — недоверчиво спрашивает шейх.
— Да. Вывезем за несколько километров и освободим, — бросает Соломон.
— Не понимаю.
— Вы правы, мне не хватает мужества убить вас, — цежу я сквозь зубы.
Он на мгновение задумывается, потом спрашивает:
— И на этом все закончится? Я вам не верю.
— Не закончится. Я навсегда лишу вас возможности плести заговоры.
Он хмурится, в глазах мелькает паника.
— Как вам это удастся? Заставите меня поклясться, что я перестану руководить моими людьми?
— Нет, я сделаю так, что вы не сможете к ним вернуться!
Я поворачиваюсь к Соломону. Он включает камеру.
