«Олимп — 005».
— Э-э-э, так дело не пойдёт, — возмутился Гордеев. — Вы что, в ресторан приехали? Сперва нужно поработать, а после этого можно будет отдохнуть.
— А что делать? — спросили они, послушно приподнимаясь с дивана.
— Да ничего особенного, — ответил Гордеев и мило улыбнулся.
Он отвёл их на кухню и там жестоко «изнасиловал»… Во-первых, они перемыли всю посуду, к которой я не прикасался две недели, — покрытая жиром и остатками еды она возвышалась над раковиной, словно Эверест. Я ненавидел мыть посуду, поэтому мыл её крайне редко, лишь тогда, когда заканчивались столовые сервизы, подаренные нам на свадьбу, — ими были забиты все кухонные шкафы. Обычно я закидывал грязную тарелку в раковину и следующую закидывал туда же, и следующую, и следующую, — так постепенно раковина заполнялась, и тарелки начинали скатываться на пол, разбиваясь в дребезги. «На счастье!» — восклицал я без особых сожалений, подметая осколки. Девочки моментально решили эту проблему, но майор Никитин уже приготовил для них новое задание:
— Так, тарелочки перемыли… Молодцы! Теперь нужно картошечку почистить, колбаску нарезать, сырок, хлебушек… Картошечку сварите с тушёнкой. Да-а-а, и салатик нашинкуйте из помидоров и огурцов. Только — с маслицем, девочки. Мне майонез нельзя: я фигуру берегу. — И он ласково похлопал себя по огромному животу. — И побыстрее, девочки, время-то идёт… Не забывайте — скоро понедельник.
Во-вторых, они приготовили шикарный ужин и сервировали стол. В-третьих, прибрались на кухне и даже шлифанули раковину, которая после этого буквально сверкала от чистоты. Довольные и раскрасневшиеся, они вернулись с кухни, а я небрежно спросил: «Девчонки, может, вы и бельишко состирнёте до кучи?» — при этом у меня было совершенно серьёзное выражение лица. Они замерли в полной нерешительности, а Гордеев успокоил их: «Девчонки, выдохните, покушайте, выпейте вина, а бельишко от вас никуда не уплывёт».
Он разлил по бокалам розовый вермут, и наш алкогольный марафон продолжился. В колонках надолго поселился романтичный и любвеобильный Фрэнк Синатра. В какой-то момент феерично вступила его бесподобная композиция «New York, New York»: визжали трубы, ревели альты, плакал саксофон, а где-то на заднем плане надрывалась сурдинка, — и только мы решили с Гордеевым выпить под нашего любимого Фрэнка, как одна из этих девиц прервала культурный «лехаим» довольно бесцеремонной фразой.
— А что у нас музыка какая-то беспонтовая? — спросила она, небрежно выдвинув в сторону динамика свой длиннющий накладной ноготь; губки — бантиком, глазки — пуговками, жиденькая белёсая завитушка прилипла ко лбу, а на левой щеке — короткий шрам, вечная память о распутной юности.
— Ага, — подхватила другая маруха, сморщив картофельный носик, — прямо как в цирке…
Я не смог себя сдержать и буквально повалился от смеха — это ж надо было такое ляпнуть: «как в цирке».
— А что бы Вы хотели послушать, голубушка? — спросил Славян чрезвычайно вежливым тоном, но у него уже покраснели глаза и щёки раздувались от гомерического приступа.
— Ну-у-у-у… такую улётную… как в клубах… буц-буц-буц, — ответила маленькая, слегка растерявшись, на что у Гордеева брызнули слёзы, а я уже катался по полу, дрыгая ногами и хватаясь за животики.
Это было слишком даже для них — какой-то явный перебор, как в анекдоте про ортодоксальных блондинок.
— Эдуард, поставь девочкам техно, — попросил Гордеев, смахивая слезу.
Я решил поменять бобину и, чтобы в нашей компании стало ещё теплее, поставил девочкам Ace of Base, альбом 1993 года «Happy Nation», и тогда малышка с картофельным носиком окончательно отправила нас в нокаут, из которого мы уже не выбрались.
— Уау!!! — восхищённо воскликнула она на вступительных аккордах «All That She Wants». — Я балдею от этой группы! Давайте быстрее накатим! Я под эту песню целку потеряла!
— Что? — удивлённо спросил я, и мы с Гордеевым легли на пол…
Надо признать, что всё начиналось довольно весело и детская непосредственность наших подружек вывела меня из любовной меланхолии. Мы синхронно выпили и закурили. Прохладный сквознячок стелил по полу, втягивая в открытое окно прозрачную занавеску с кленовыми листьями. Хрюкали басовые динамики. В средних надрывалась Линн Берггрен. Девчата щебетали между собой, не вникая в наши разговоры, и казалось, что они совершенно освоились в чужой квартире, после того как вымыли посуду и приготовили еду. Гордеев даже заметил:
— Только допусти женщину на кухню, и она уже будет считать себя хозяйкой.
— Это рефлекс, выработанный веками, — подтвердил я.
— Эх, — выдохнул Гордеев, — хорошо сидим. Как-то по-домашнему. Надо вот с этой курносенькой на брудершафт выпить.
— А-а-а-а… Славка… забирай обоих… Дарю! У тебя был когда-нибудь тройничок?
— Спрашиваешь! — ответил он и продолжил с мечтательным видом: — У меня в Питере… Короче, были две подружки-лесбиянки…
Но закончить эту историю он не успел, потому что в дверь позвонили… Во втором часу ночи, да ещё в такой расслабленной обстановке, этот электрический сигнал прозвучал как набат — все вздрогнули, переглянулись и замерли в немом ожидании. Повисла зловещая тишина. Прошло несколько секунд, и «колокол» ударил во второй раз.
— Кто бы это мог быть? — с натянутой улыбой спросил Гордеев.
Я сделал музыку тише и ответил:
— В такое время приходят только менты.
— Менты уже давно спят, — уверенно заявил Гордеев. — Сейчас не тридцать седьмой год, чтобы по ночам разъезжать на чёрном воронке. Может кто-то дверью ошибся?
— Вполне может быть, — согласился я. — К моему соседу вечно какие-то пьяные шмоньки ползают и при этом частенько путают звонки. Я уже несколько раз среди ночи подрывался.
— Ну тогда сделаем вид, что никого нет дома, — прошептал Гордеев, состроив загадочное выражение лица, и в тот же момент позвонили несколько раз, довольно требовательно.
— Ну что за хамство! — возмутился он. — Так трезвонить среди ночи!
— Ты знаешь, Славян, я начинаю догадываться…
Он перебил, не дослушав мою версию:
— А я этот вариант предположил ещё в «Альянсе».
— Мы не можем вместе ошибаться, — заметил я. — Есть вещи, предначертанные судьбой, так называемые фатальные точки, которые не обмануть, не обойти, и мы сейчас находимся в этой точке.
Блондинки смотрели на нас с удивлением.
— Ну тогда выпьем! — с фальшивым оптимизмом предложил Гордеев.
Мы подняли бокалы, а он сказал:
