помогу, пап. — Киваю я, горько усмехнувшись. И достаю небольшую пачку денег. — Ты уйдешь из нашей жизни, уйдешь и никогда больше не появишься. Теперь ты точно умер для нас, поэтому… Прошу тебя, просто исчезни из нашей жизни.
Бросаю деньги, что успела снять по дороге, на стол. Там их достаточно, это все мои сбережения, я их откладывала для Васьки — вдруг она не пройдёт на бюджет, не оставлю же я свою любимую сестренку без образования и будущего.
И да, я не стану уподобляться своему отцу, не хочу брать этот грех на душу, поэтому… Пусть уходит.
Я просто хочу, чтобы наша с Васькой жизнь наладилась, чтобы мы уже перестали просыпаться со страхом и мыслью о том, что сегодня нам под дверь опять что-нибудь подкинут. И пока этот человек будет рядом, это невозможно.
Наверное, я должна заявить на него в органы, уверена, что на него найдётся много чего, вот только… не могу. Как-никак, кровные узы не дают мне этого сделать, да и мама бы сказала, что нельзя затмевать свой внутренний свет таким злом.
— Спасибо, дочь, вот это помогла… — папа довольно тянется к деньгам, а я понимаю, что больше не в силах оставаться рядом с ним.
Поэтому просто бегу прочь из нашей квартиры, оставляя его наедине со своим грехом.
Едва оказываюсь в подъезде, даю волю слезам — всхлипываю, чувствуя, что не могу дышать. Уже хочу спуститься вниз, но меня вдруг хватают сзади — чья-то широкая ладонь зажимает мне рот…
— Огонёк, тихо, не бойся, это я. Без кипиша, хорошо?
Киваю, когда узнаю голос Османа.
Сразу чувствую себя спокойнее, я знаю, что он меня защитит.
Парадокс, мне требуется защита от собственного отца. Думаю об это и вздрагиваю.
— Все будет хорошо, — шепчет Махдаев, чуть поглаживая меня по плечу, а сам поглядывает в сторону двери. — Он один?
— Да. Осман, что ты собираешься делать?
Я волнуюсь за него, он ведь не хочет наделать глупостей и…
— Поль, им займутся ребята из органов. Они уже в пути, но мы не можем его упустить, — Осман будто прочел мои мысли.
Я уже хочу ему ответить, как вдруг дверь нашей квартиры распахивается и оттуда выбегает папа.
Осман тут же бросается за ним и настигает его уже через три ступеньки.
— Куда?!! — рычит он, заламывая руки папе, когда тот пытается вырваться.
— Отпусти!
— Нет, Аркадий Петрович, не в этот раз. Придется в кое-то веки предстать перед честным судом и ответить за свои поступки.
— Ууу! Так и знал, что тебе нельзя доверять! — Папа замечает меня, стоящую на лестничной площадке.
Его лицо искажает гримаса ненависти и раздражения, я не вижу в знакомых чертах лица ни капли сожаления.
— Папа, зачем ты так?
— Не смогла своего хахаля отвадить? Изображала стояла благородство, а сама, значит, подставить меня решила.
— Папа…
— Заладила, папа, папа, — скалит он зубы, а потом и вовсе рушит мой мир на корню. — Я сделал так, чтобы ты тогда папашу его засадить помогла. Эту папку с доками он ведь у тебя хранил, — папа кивает в сторону Османа. — Тоже недалекий, я смотрю.
— Слышь ты, подонок, если бы тут не было Полины, я бы тебя хорошенько встряхнул! — Осман грозно нависает над ним, все еще крепко держа его руки. — Только потому что ты ее отец…
— Отец… Не смеши меня. Моя женушка пришла ко мне с брюхом, так что…
Мне кажется, я сейчас потеряю связь с реальностью. Эти слова, что вылетают из уст папы настолько омерзительны и ужасны, что…
Хватаюсь за стену, чувствуя, как неистово бьется сердце.
— Что ты… Что ты такое говоришь? — спрашиваю у папы, чей взгляд пропитан ненавистью.
— То и говорю. Никакая ты мне не дочь. Васька — моя, точно знаю. А ты… Нагуляла тебя женушка моя, да так и не сказала, от кого.
Хватаю ртом воздух, не в силах вымолвить и слова. Мне кажется, я сейчас задохнусь от той правды, которую без грамма жалости вывалил на меня отец…
В это же время в подъезд врываются ребята в форме, и Осман передает им папу, обещая проконтролировать, чтобы тот не смог увернуться. Они еще о чем-то говорят, а я…
Господи, я просто не могу сдвинуться с места. Не могу пошевелиться.
Мне кажется, я перестала что-либо чувствовать, я превратилась в пустоту.
Тот, кого я все время называла папой, оказался не моим отцом. Чужой человек.
Перед глазами пролетают кадры из нашей жизни. Кажется, я начинаю понимать, почему папа всегда был так холоден со мной. Раньше я списывала все это на то, что он очень занятой человек, что все время пропадает на работе.
Ох, и слезы мамы. Она ведь у меня частенько плакала по ночам, думая, что никто не слышит. Я прекрасно все слышала, но была слишком маленькой, чтобы понять причину ее страданий.
Как такое возможно? Почему это происходит со мной и Васькой? Почему?
— Огонек, иди ко мне, — Осман притягивает меня к себе и обнимает.
Утыкаюсь об его сильную грудь и чувствую, как потихоньку возвращаются эмоции. А потом и вовсе — даю выход слезам, тому напряжению, что держало меня в своем кулаке все это время.
— Осман… Я ничего не понимаю. Почему мой папа… Он не мой… Как…
Захлёбываюсь в слезах, не в силах остановиться.
Осман терпеливо выслушивает меня, гладит по голове, по спине…
Я затихаю примерно через минут двадцать. Кажется, что внутри меня образовалась огромная дыра, которую ничем не заполнить.
Только присутствие Османа рядом держит меня на плаву.
— Родная моя, — Осман подушечкой большого пальца вытирает дорожки слез с моего лица. — Давай, оставим все это в прошлом? Прямо здесь оставим? И ты шагнешь вперед с новой правдой. У тебя есть я, есть Карина, есть Васька. Теперь еще и Мила Захаровна с Артемом. А он, этот человек, — машет в сторону двери, — не достоин того, чтобы ты проливала свои слезы. Даю тебе сегодняшний день максимум, а потом… Я сделаю все, чтобы ты была счастливой.
Киваю, соглашаясь.
— Прости меня, моя родная, прости, — целует меня в щеки, лоб, в кончик носа. — Каким же я был дураком, когда пошел на поводу у мимолетных эмоций! Как много времени мы потеряли! Я лишил
