перезрели и от малейшего прикосновения падали и терялись среди колючек. Пошел дождь, пересохшая лесная почва сразу впитывала крупные капли, и в воздухе запахло мокрой травой и перегноем. Когда он увидел гнездо, то сначала удивился, а потом едва ли не разозлился на то, что в лесу было место, о котором он ничего не знал.
Днем раньше я выстлала гнездо свежим мхом и вплела цветы в стены и крышу, убеждая сама себя в том, что хорошая уборка просто необходима, и отгоняя мысли о других возможных причинах этого рвения. Когда мы вместе заползли внутрь, оказалось, что места там совсем немного. Рубену пришлось держать голову, нелепо вывернув шею, и согнуть ноги; он напоминал Алису, которая выпила из волшебного пузырька и стала слишком велика для дома Белого Кролика. Мы лежали в нескольких дюймах друг от друга, и я следила за каждым своим движением, чтобы не прикоснуться к нему. Однако его дыхание, пахнущее ежевикой, его тело, само его присутствие целиком заполнили тесное пространство.
– Как ты узнал, как меня зовут? – спросила я. – Когда мы впервые встретились.
– Мне кажется, я не знал, – ответил он. – Ты сама представилась. Кстати, благодарю за приглашение.
– Не стоит благодарности, – сказала я, пытаясь вспомнить, так ли все было на самом деле. – Я сделала это, чтобы получить ответное приглашение.
Рубен издал нечленораздельное «хм-м-м» и немного подвинулся, так как на него сквозь листья постоянно капала дождевая вода.
– Прости, тут не очень просторно. Я подумывала построить оранжерею, с южной стороны, чтобы туда и зимой попадало солнце.
– Тогда можно было бы выращивать папоротники круглый год.
– Орхидеи и виноград.
– И чтобы райские птицы распускали свои хвосты.
– И гадили на плетеную мебель.
– Чудесно.
Мы замолчали. Я вытащила из потолка лохматую головку чертополоха и начала отрывать пушинку за пушинкой. Они парили в воздухе между нами.
– Как выглядит место, где ты живешь? – спросила я.
– Похоже на это. Деревья, лес, река.
– Но у тебя там хижина, или палатка, или что?
Я старалась не подавать вида, что меня раздражает его уклончивость.
– Это пониже перевала, среди деревьев.
– Я никогда там не была. За исключением самого первого дня, еще до… – Я не договорила.
– Хочешь посмотреть, где это?
Я много раз представляла себе Великий Разлом. Он все еще снился мне. Я стою на самом краю, в темноту из-под ног катятся камешки, камешки, которые никогда не достигнут дна. Или я взлетаю над нашим клочком земли, над горами, похожими на сложенные ковшиком ладони, по которым бежит река. Но поднявшись выше, я замечаю, что мы летим в безбрежном черном море. Я высматриваю островки жизни, но так ничего и не вижу.
– Я могу взять тебя с собой. – Он перевернулся на спину и вытянул ноги, едва не пробив стену.
– Даже не знаю.
У него в бороде застрял мох.
– Сейчас.
– Я не знаю.
– Ты все время чего-то боишься, – резко произнес он. – Ты окончишь свои дни в этой развалюхе со своим странным отцом и так ничего и не сделаешь для себя.
– Хютте не развалюха, – ответила я.
Это единственное, в чем я была уверена.
– Да она упадет, если я на нее дуну.
Он сильно дунул, и вокруг нас закружились белые пушинки чертополоха.
– Хорошо, пойдем прямо сейчас, – сказала я, но ни один из нас не пошевелился.
Я лежала на спине и наблюдала за мокрицей, ползущей по потолку.
– У мокриц легкие расположены в задних конечностях, – сказал он и добавил: – Тебе не обязательно сюда возвращаться.
Я ничего не сказала, хотя понимала, что это вопрос и что он ждет ответа.
– Ты можешь остаться на моем берегу.
Он не сказал «остаться со мной».
– У тебя есть пианино?
– Конечно, нет.
Он с трудом перевернулся на живот и вылез из гнезда, а я подумала, не упустила ли я возможность, сути которой не до конца понимала.
Опустив голову, мы шли под дождем к плоскому выступу скалы, откуда отец ежедневно набирал воду. Это было открытое и опасное место. Мы стояли рядом на скользком зеленом краю и смотрели вниз. Несколькими футами ниже капли дождя соединялись с рекой.
– Тебе нужно просто прыгнуть, – сказал Рубен. – Течение вынесет тебя на другую сторону.
Скалы на противоположном берегу спускались уступами к самой реке. В этом месте густой кустарник и деревья сгрудились у воды и редели там, где мы с отцом перешли реку, когда я была ребенком.
– А мы не можем войти в воду ниже по течению, возле камышей?
– Чтобы нас подхватил поток, мы ударились головой о камень и никогда не всплыли? – продолжил он, и я нервно поежилась.
Я еще раз посмотрела на неподвижную водную гладь и поняла, что не прыгну. Мое тело не сможет расстаться с прочным камнем ради воздуха и воды. Это не мои стихии.
– Ради бога, Пунцель. Всего один прыжок.
– Я не могу.
Я помотала головой и попятилась.
Он разозлился. Кричал, что я жалкий ребенок, что он вообще не понимает, почему нянчится со мной, что для нас обоих было бы лучше, если бы он сейчас же спрыгнул и больше не возвращался. Я уткнулась подбородком в грудь, так что капли стекали по голове и собирались холодным озерцом в тайной впадинке на шее. Я подумала: а вдруг он прав и было бы лучше никогда не встречаться с этим странным человеком? Так бы у нас с отцом и шло все своим чередом. В конце концов Рубен успокоился, мы отошли от берега и направились в лес, обойдя поляну стороной. Когда мы расположились под моим любимым Зимним Глазом, дождь прекратился и на папоротниках засверкали капли воды. Выглянуло солнце и осветило хижину, приютившуюся в сгибе каменного локтя.
– Отец сказал, что он и я – единственные два человека, оставшиеся в мире.
– Он солгал, – сказал Рубен. – Я тоже здесь.
Он показал на орла, который кружил над нами в восходящем воздушном потоке: перья на его крыльях были растопырены, как пальцы. Когда Рубен заговорил, я снова почувствовала исходящий от него запах ежевики и придвинулась поближе.
Он повернулся ко мне и засмеялся:
– Ты не смотришь…
И я подумала: он, возможно, простил меня за то, что я не смогла переплыть реку.
Он взял меня за подбородок, приподнял мою голову и поцеловал.
23
В оставшиеся летние дни я старалась находиться подальше от отца, держалась на расстоянии в прямом смысле слова, вжимаясь в стол или полки, когда он проходил мимо. Иногда ему удавалось схватить меня
