Ответил Поррес.
— Сир, рассказывают что-то очень странное, почти невероятное. Говорят… Кузен считает… что Эль Боваллет проник в Испанию, дабы похитить донью Доминику де Рада и Сильва.
Филипп взглянул на него. Это дикое предположение явно не укладывалось в голове его католического величества.
Вместо короля заговорил отец Аллен.
— Боваллету не было смысла приезжать в Испанию, если в этом и состояла его цель.
Филипп кивнул.
— Верно. На редкость глупая болтовня. Более того, Боваллет просто не смог бы проникнуть в Испанию.
— Что до этого, сир, — отец Аллен выразительно поднял плечи, — то существует немало способов пробраться через границу, если человек достаточно отважен.
Новый голос неожиданно прозвучал из потайной комнаты.
— Тот, кто связан с силами тьмы, способен совершить это. — В дверном проеме показался монах доминиканского ордена. Капюшон сутаны почти скрывал его бледное лицо. Он подошел поближе. — Я тоже думал об этом, сир, — он шумно вздохнул. — Кто знает, на что способен такой человек?
Губы отца Аллена скривились в подобие презрительной улыбки, но он промолчал.
— Подумайте, сир, какое страшное поручение могло привести сюда этого человека, — приглушенным голосом проговорил брат Луис.
Филипп посмотрел на монаха.
— Какое поручение? — спросил он.
— Сир, разве Боваллет не мог покуситься на ваше величество? — Брат Луис спрятал руки в широких рукавах сутаны и пристально посмотрел на Филиппа.
Филипп передвинул на своем столе какие-то бумаги. Он не спеша обдумал новое предположение и вскоре нашел уязвимое место.
— Если бы он и впрямь задумал что-то подобное, брат Луис, то он осуществил бы свой план еще в первый день, когда я его принял и мы с ним остались наедине.
— Сир, кто знает, какими путями сатана идет к своей цели?
Дон Кристобаль вмешался.
— Не думаю, что это такой уж злодей, сир. Я видел этого человека, и я скорее поверю объяснению дона Диего де Карвальо.
Однако практичный ум короля Филиппа сразу отбросил такую безумную идею.
— Это нужно проверить, — размышлял он вслух. — Может, простую мессу… — Дон Кристобаль кашлянул. Тусклые глаза взглянули на него. — Вы что-то хотели сказать, сеньор?
— Шевалье, сир, сам предложил такое испытание.
Филипп посмотрел на иезуита. Отец Аллен спокойно ответил.
— Очень разумно с его стороны, — заявил он. — Вы должны знать, сир, что Боваллеты совсем еще недавно принадлежали к истинной вере[92]. Нет никаких сомнений в том, что этот человек с триумфом пройдет испытание.
В беседу вмешался брат Луис.
— Святая инквизиция применяет иные испытания, пройти которые ему будет сложнее. Мы должны думать о душе, сир. Я прошу вас передать этого человека бесконечному милосердию церкви.
Филипп сложил руки на столе.
— Еретик любой нации, брат Луис, принадлежит церкви. Я вовсе не такой неблагодарный сын Божий, чтобы противиться передаче церкви любого еретика, будь он знаменитый пират или мирный лавочник, — жестко произнес он. — Как враг Испании, Эль Боваллет должен быть судим светской властью, но я должен подумать и о его душе, которую надлежит спасти любой ценой. Церковь требует его.
— Ваше величество — верный сын церкви, — заметил отец Аллен. — Это всем известно. Посему я смиренно прошу вас, сир, тщательно расследовать обвинение в ереси.
Наступило короткое молчание. Дон Кристобаль стоял около занавеси, прикрывающей вход, и терпеливо ожидал. Глаза короля были прикрыты; он напоминал пресытившегося стервятника. Даже отец Аллен не мог знать, какие мысли бродят в его изощренном уме.
— Пока нет оснований подозревать его в ереси, — произнес наконец король. — Мы должны помнить, что имеем дело с подданным Франции.
Отец Аллен склонил голову и отступил. Все было совершенно ясно. Филипп не желал наносить обиду королю Франции и не хотел обнародовать свои секретные дела с де Гизами. Отец Аллен прекрасно понимал, что Филипп не станет рисковать — ведь шевалье де Гиз мог проболтаться о тайных переговорах.
Брат Луис не так ясно разбирался в мыслях и планах короля. Вера его была проста, но это было всепожирающее пламя:
— Инквизиция требует его, — повторил он. — Возможно, еще не поздно спасти его душу из бездны, в которую она пала.
Король даже не взглянул на него.
— Мы не станем спешить, — сказал он. — Вы полагаете, брат Луис, что этот человек и в самом деле Эль Боваллет. Меня не так просто убедить в этом. Я слышал все ваши невероятные рассказы, но они меня не убедили.
— Святая инквизиция, сир, действует мягко и бесконечно справедливо, — горячо возразил брат Луис. — Мы не делаем поспешных выводов, и истинный сын Божий не должен нас бояться. Если этот человек — шевалье, он не станет возражать против появления перед трибуналом, назначенным для расследования данного дела. Филипп молча выслушал его.
— Правда, — медленно произнес он. — Возражений быть не должно. Верному сыну Христа не пристало уклоняться от подобных испытаний.
Он замолчал и нахмурился. Ему было отлично известно, что после таких испытаний становилось ясным даже то, что лучше было бы скрыть — хотя бы для пользы его католического величества. Король решил не предпринимать, не обдумав все как следует. Он повторил свои же слова:
— Мы ничего не выиграем, приняв поспешное решение. Я знаю как мы поступим, если выяснится, что этот человек — не шевалье де Гиз. Пока я не получу сведений от мосье де Ловиньера, шевалье должен содержаться под стражей. — Он повернулся к Порресу. — Это будет вашей заботой, сеньор. Вы будете обращаться с шевалье со всем возможным вниманием, но он должен быть под охраной. — Король опять нахмурился. — Обращайтесь с ним очень вежливо, — медленно сказал он. — Он должен понимать всю сложность своего положения, однако мы не потерпим, чтобы с ним плохо обращались.
Дон Кристобаль был несколько озадачен.
— Простите, сир, я должен держать его взаперти, или же он может идти, куда хочет?
Такая непонятливость не понравилась Филиппу. Он нахмурился еще сильнее, но тут вмешался отец Аллен.
— Сир, если этот человек — Боваллет, мы не устережем его, как бы ни стерегли.
— Верно, — согласился король. — Мы должны думать и о безопасности нашей монархии. Нет ли у вас помещения, сеньоры, куда бы его можно было надежно поместить? Какой-нибудь комнаты, с одним-единственным входом? Мы не говорим о тюремных камерах…
— Да, сир, он ожидает милости вашего величества.
