Это событие имело особое значение для Бена. В 1943 году к окончанию Гарварда Гертруда подарила ему перьевую ручку Waterman «с пожизненной гарантией». Бен отправлялся на войну, и «вечная» ручка стала его талисманом на удачу. Получив подарок, он обещал вернуться целым и невредимым. «Она была при мне в каждом бою», – говорил Бен. Теперь, после всего ужаса, который он испытал в связи с развязанной немцами мировой войной и Холокостом, глава немецкого правительства этим талисманом подписал акт примирения с евреями. Такой невероятной истории место, пожалуй, в романе «Эпоха крайностей» Эрика Хобсбаума.
В соответствии с соглашением Федеративная Республика обязалась выплатить Израилю три миллиарда немецких марок. Поскольку молодое немецкое государство было практически на мели, вместо оплаты наличными были согласованы поставки товаров немецкой промышленности в течение следующих двенадцати лет. «Какой ироничный поворот судьбы: теперь железнодорожные составы и автомобили везли потребительские товары для первого еврейского государства из страны, которая хотела стереть евреев с лица земли», – отмечает Бен в своих «Историях».
Кроме того, Аденауэр и Голдманн подписали еще два соглашения, названные «Гаагскими протоколами» согласно месту проведения переговоров. В первом были изложены Принципы совершенствования германского федерального законодательства о возмещении ущерба, причиненного национал-социализмом. Второе предусматривало, что ФРГ осуществит «глобальную выплату» Конференции по претензиям в размере 450 миллионов марок «на поддержку, реабилитацию и расселение еврейских жертв национал-социалистических преследований в различных странах». Это было первое крупное соглашение после менее масштабных договоренностей о компенсациях, которых Бен добился в отдельных федеральных землях.
Бен считал, что ни одна из подписавшихся сторон не имела точного представления о действительных масштабах обязательств. «Соглашение было результатом политических дискуссий, обусловленных морализаторством. Оно было объявлено как решение глубоких человеческих и правовых проблем, которые на деле никогда не смогут быть решены», – размышлял Бен. Самые тяжелые потери и душевные раны невозможно «возместить». С еврейской стороны никто и никогда не предлагал потребовать оплату за приблизительно шесть миллионов убитых евреев.
После дипломатической церемонии и нескольких часов сна у Бена осталось одно личное дело. Он хотел навестить семью, с которой познакомился во время войны. Однажды поздним вечером в патруле он встретил девушку, которая попросила проводить ее домой. Бен удивился, когда она открыла дверь в квартиру и оказалось, что дома ее ждали муж и маленький сын. Они подружились, и всякий раз, когда позволяла служба, Бен навещал семью Шнайдер и приносил им американские «лакомства». Теперь Бен хотел удивить Шнайдеров и неожиданно заглянуть в гости. Когда он постучал во входную дверь, в доме раздались многоголосые крики «Ура!». Дверь распахнулась, и Бен вошел в гостиную, украшенную воздушными шарами и плакатами «Добро пожаловать, Бенни!». Новость о подписании Люксембургского соглашения разошлась по всем газетам, и Шнайдеры увидели фотографию Бена. Они созвали всех своих соседей, рассудив, что «джи-ай», который во время войны спал у них на коврике, обязательно заглянет в гости. Бен не подвел. У него не получилось устроить сюрприз, зато сюрприз ожидал его. «Это было трогательное и запоминающееся завершение исторического события», – записал Бен впоследствии.
В Германии соглашение восприняли довольно прохладно. Министр финансов Фриц Шеффер (ХСС), который изначально возражал против его заключения, продолжил свою борьбу. На заключительном голосовании 28 марта 1953 года из-за многочисленных противников в собственной правительственной коалиции Аденауэр зависел от голосов оппозиционных социал-демократов. Согласно опросам, лишь небольшая часть населения безоговорочно высказалась в поддержку соглашения.
Сегодня историки совершенно иначе оценивают значение этого события. Помимо положительного экономического побочного эффекта как в Израиле, так и в Германии, они подчеркивают, что сближение между двумя государствами, вероятно, было бы невозможно без Люксембургского соглашения. Более того, это обозначило «начало разработки новых стандартов международного права», подытоживает Константин Гошлер. Таким образом, принцип «морализации», легший в основу репарационных выплат (Йорг Фиш) после Первой мировой войны, получил дальнейшее развитие и распространился на отдельных лиц. В определенном смысле «Люксембург» встал рядом с «Нюрнбергом»: «Подобно тому, как в 1948 году были сформулированы новые стандарты в отношении обращения с исполнителями крупных государственных преступлений, это произошло и в 1952 году в отношении обращения с жертвами». С этой точки зрения соглашение можно считать основополагающим документом «исторической справедливости», последствия которой ощущаются и сегодня. И в лице Бена Ференца эти юридические процессы объединяются удивительным образом.
Восстание в Стокгольме, сопротивление в Бонне
После этапа переговоров начиная с 1953 года началась реализация различных договоров и законов в вопросах компенсации. Бен, игравший ведущую роль в этом процессе, принял на себя дополнительные управленческие функции. В начале 1953 года исполнительный комитет Конференции по претензиям назначил его своим представителем в Германии. Также он являлся членом Юридического комитета Конференции по претензиям, который вел переговоры с немцами о деталях Федерального закона о возмещении вреда. На этом его обязательства не заканчивались. Мозес А. Ливитт, руководитель «Джойнт» и влиятельный участник Вассенаарских переговоров, предложил создать новую организацию для оказания правовой помощи истцам. «Мо» Ливитт был больше известен как «Нет» Ливитт, говорит Бен. Прозвище он получил из-за своего жесткого финансового режима. Поскольку Бен уже возглавлял JRSO и Конференцию по претензиям в Германии, Ливитт посчитал, что Ференц является подходящим кандидатом на пост главы Объединенной реституционной организации (URO). Таким образом все бразды правления оказались в одних руках. Бен согласился, хотя Ливитт не счел нужным повышать ему зарплату.
Объединенная реституционная организация быстро создала обширную консультационную сеть. Организация открывала филиалы по оказанию юридической помощи везде, где было большое количество лиц, подвергавшихся преследованиям, которые, согласно заявлениям, нуждались в поддержке. Таким образом, URO появилась во всех крупных городах Германии и в восемнадцати других странах. Тысяча сотрудников, в том числе 250 тщательно отобранных немецких юристов, заботились о заявителях – за скромную плату, зависевшую от результатов работы. Они рассматривали сотни тысяч заявок. Нередко заявители находились в отчаянном положении. Во многих случаях доказать прямую причинно-следственную связь между преследованием и предполагаемым ущербом было практически невозможно. Почти у всех заявителей было одно общее: им казалось, что они «получают слишком поздно и слишком мало». Организация утопала в жалобах. По словам Бена, многие не понимали, что «компетентный и низкооплачиваемый персонал работает очень усердно, чтобы получить как можно больше для пострадавших».
Бен, как главное ответственное лицо, по мере сил справлялся с такими проблемами. Однажды ему поступил «панический звонок» от представителя URO в Стокгольме. «Клиенты» подняли бунт в офисе. Бен сказал, что организует встречу со всеми недовольными в главной синагоге, и первым же рейсом вылетел в Швецию. Он внимательно выслушал жалобы на английском, немецком, французском, венгерском и идише. Когда все высказались, он обратился к неуправляемой толпе. Снял куртку, закатал рукава и сказал, что любой, кто надеется получить лучшее обслуживание в другом месте, может завтра утром прийти в местный офис Объединенной организации. «Мы будем рады вернуть Ваши документы с наилучшими пожеланиями», – пообещал Бен. Сработало. Никто из недовольных не появился. Страсти внезапно улеглись.
