опасались того, что может произойти, если американские военные покинут Ирак. В конце концов, SOFA умер, и Ирак снова стал суверенным государством со всеми вытекающими отсюда последствиями. Самым худшим последствием смерти SOFA стало возобновление сектантства в правительстве Малики. Он начал преследовать своих суннитских соперников, что привело к налету на офис и дом министра финансов Рафи аль-Иссауи, и вынес смертный приговор вице-президенту Тарику аль-Хашеми. Это вызвало новые протесты в провинции Анбар в конце 2013 года. Суннитские повстанцы, действовавшие под разными именами, вскоре выступили под флагом ИГИЛ, совершая зверства, которыми мог бы гордиться Заркави.
Уход с сожалением
----------
К 2009 году я побывал в Ираке восемь раз. Некоторые поездки длились несколько месяцев, другие - всего четыре-шесть недель. Я занимался там аналитической работой по вопросам межконфессиональной напряженности и отношений Ирака с соседями. Дважды я подменял штатного брифингиста посла США и участвовал в охоте на Заркави. Во время последней поездки, которая длилась всего неделю, я обменивался информацией с другими сотрудниками разведки. Я был одним из самых высокопоставленных аналитиков в этой поездке. Я прилетел в Багдад вместе с несколькими аналитиками и несколькими представителями седьмого этажа ЦРУ. Я не мог нарадоваться тому, как сильно изменился наш комплекс. Он был похож на город-призрак. Я также не мог поверить в то, как тихо здесь было. За всю неделю я не услышал ни одной бомбы или взрыва.
Последнее мое длительное пребывание в Ираке было в 2006 году. Я был членом группы по стратегическим вопросам, проводившей полевые исследования, чтобы ответить на конкретный вопрос политиков (ЦРУ запрещает мне говорить, что это тема). Моими коллегами в этой работе были Бен Т., Эрик Б. и Элиза С. Они были прекрасными коллегами, и мы сделали отличную работу для Агентства и смогли получить удовольствие, выполняя свою работу без ограничений, связанных с пребыванием в штаб-квартире ЦРУ. Работа в Ираке в качестве аналитика означала, что у вас была самостоятельность. Вы могли одеваться так, как вам нравилось, и ходить на работу пешком, потому что офис находился всего в нескольких ярдах от вашего трейлера. За работу в зоне боевых действий вам платили больше. Вы не зависели от прихотей своих руководителей в штаб-квартире и не были погребены под производственным графиком, который требовал от вас еженедельного написания текущих разведданных. Находясь в полевых условиях, вы могли получить достоверную информацию о том, что происходит в Ираке, и это было лучше, чем сидеть в своем кабинете и перечислять кабели для служебной записки, которую могут прочитать, а могут и не прочитать. Бен и Эрик были аналитиками, которые привнесли в работу много глубины. Элиза координировала наши графики так, чтобы мы могли передвигаться с минимальной суетой - задача не из легких. Лето было относительно спокойным, и мы все должны были уехать в начале сентября. Но оказалось, что мне предстоит еще один тревожный перерыв, прежде чем я смогу покинуть сгинувшую страну. В августе разразилась война между Израилем и Хезболлой. Как только Израиль начал обстреливать Бейрут, садристы в знак сочувствия начали обстреливать Зеленую зону Багдада. Мы всегда знали, что Садр питает особое восхищение к Хасану Насралле, и теперь нам приходилось ежедневно бегать в поисках защиты от минометов и ракет. Я не мог дождаться, когда выберусь оттуда.
Когда я вернулся в Штаты в 2006 году после этого девятимесячного турне, у меня был большой отпуск из-за времени, проведенного в зоне боевых действий. Я отправился в Калифорнию, чтобы навестить свою семью, и пробыл там почти три недели. В день, когда я должен был вернуться в Вашингтон, меня охватило чувство ужаса от того, что я снова буду сидеть за столом в Лэнгли. По дороге в аэропорт я пытался придумать оправдание, чтобы не садиться в самолет. Интуиция подсказывала мне, что пришло время покинуть Агентство. Но если бы я уволился тогда, то упустил бы свой шанс рассказать президенту и вице-президенту о том, что я видел и что знал.
Еще в Лэнгли я начал подумывать об аналитическом задании, которое увезло бы меня из Ирака. Я просто сгорел от этого места. Последней каплей стало то, что я написал длинную статью о Муктаде аль-Садре и его последователях. Я пришел к выводу, что они станут силой, с которой придется считаться в шиитской политике в течение следующих пяти лет. Садр был третьим рельсом в анализе разведки. Генерал Рэймонд Одиерно, который в то время был командующим в Багдаде, прочитал мою статью и нелепо ответил: "Вы, наверное, шутите". Одиерно, похоже, был больше всего расстроен моим анализом, потому что он прямо противоречил его личной точке зрения и тому, что он говорил президенту и вице-президенту о прогрессе в Ираке. И снова мне пришлось смягчить анализ, чтобы угодить политикам. Внезапно меня попросили написать работу о том, каким будет Садр через шесть месяцев, а не через пять лет. Меня поставили в пару с новым аналитиком, и мы вместе работали над пересмотром анализа Садра. Как обычно, потребовались месяцы, чтобы выпустить документ в свет, и он оказался всего лишь повторением документа, который критиковал Одиерно, но с поправкой на то, что его критики не было.
Переход в новый отдел является несколько травматичным для аналитиков, которые долгое время работали с одним и тем же портфелем. Вы знаете, что вам нужен новый вызов, но боитесь выходить из своей зоны комфорта. Однажды я увидел внутреннее объявление о вакансии ведущего аналитика по Северной Корее. Я подумал, что это как раз то, что мне нужно, чтобы снова запустить свои интеллектуальные соки. Да и, признаться, наблюдать за безумным миром Ким Чен Ира было бы просто интересно. Мои друзья считали меня сумасшедшим, но я прошел собеседование и вскоре согласился присоединиться к северокорейской команде. Это был необычный карьерный шаг, потому что он уводил меня из региона, с которым я был хорошо знаком. Однако Северная Корея занимала важное место в списке приоритетов Белого дома, и это гарантировало мне, как мне казалось, новый старт на очень актуальном поприще.
Я приступил к работе над Северной Кореей и Кимом, но никак не мог найти себе мотивацию. Агентство, казалось, полностью зациклилось на своей интерпретации Кима и каждый день спорило с Госдепартаментом о том, как мы должны относиться к его режиму. Хуже того, режим Кима начинал сильно напоминать режим Саддама. Я сказал себе: "Боже, я уже был в этом фильме, и я знаю, что ничем хорошим это не закончится". Я также понимал,
