Элизабет смерила его уничтожающим взглядом. Они стояли теперь нос к носу, и ее тело напряглось и дрожало от праведного гнева. Дэн сохранял полнейшее спокойствие, презрительно смотря на нее сверху вниз, как будто думал, что он неизмеримо лучше ее, чист помыслами и вообще безупречен.
— И с жадностью глотали каждое слово, не так ли? — процедила она, разъяряясь еще больше при мысли о вчерашнем разговоре в суде. — Вы ведь тоже через это прошли: и через слежку, и через полуправду, которую так легко превратить в откровенную ложь, но поверили всему, что говорилось обо мне, верно?
Он промолчал, но ответ был написан на его лице. Элизабет поморщилась от отвращения.
— Лицемер. А впрочем, — презрительно продолжала она, — мне плевать, что вы слышали. Плевать, что писали в газетах. Хотите правду? Так вот: я никогда, понимаете — никогда не изменяла Броку Стюарту. Ни разу. Даже когда он бегал за девчонками-секретаршами у меня на глазах, даже когда указывал мне на дверь, я, дура, думала, что хоть один из нас должен жить так, как обещал вначале. Надеялась, что справедливость в конце концов восторжествует.
Голос ее срывался, по временам делаясь еле слышным, волнение сдавливало ей горло, горечь твердым комком стустилась в груди, но она продолжала говорить:
— Я отдала этому человеку все, что имела, все, чем была. Я отдала ему себя и своего сына. А взамен просила только, чтобы он любил меня. Вы понимаете? — вдруг спросила она. Лицо у нее было сейчас растерянное, страдальческое, наверное, как в тот момент, когда правда впервые открылась ей. — Это самый мой тяжкий грех. Я была настолько наивна, что думала, будто такой человек, как Брок Стюарт, способен любить меня. А Брок Стюарт отродясь не любил никого, кроме самого себя.
Он женился на мне, потому что считал это полезным для своей репутации: начальник женится на бедной, но хорошенькой подчиненной. Сказка о Золушке для прессы. Он заметил меня и пошел на приступ с таким остервенением, что даже тогда впору бы задуматься, но я влюбилась по уши и не давала себе труда думать ни о чем, кроме того, что, кажется, единственный раз в моей паршивой жизни меня кто-то по-настоящему любит и относится ко мне по-человечески.
Уверена, он очень веселился, видя, как мало мне надо, как кружится у меня голова от блеска бриллиантов. Обеды в Париже, выходные в Монте-Карло, безделушки от Картье — знаете, этого достаточно, чтобы свести девушку с ума, особенно если самый большой подарок, который ей до того делал мужчина, — развод.
Элизабет улыбнулась насмешливо.
— Да, он заставил меня поверить в сказку, а потом нашел себе настоящую принцессу, и Золушка отправилась восвояси. Но известному человеку не годится бросать на произвол судьбы женщину с ребенком; надо переписать сказку, чтобы все было правильно. Он снабдил меня репутацией, купил мне нескольких любовников, которых я на самом деле даже не видела никогда, не говоря уж о том, чтобы с ними спать, и очень грамотно повел против меня борьбу во всех сразу средствах массовой информации. В деле фигурировали фотографии, сделанные скрытой камерой, и видеозаписи, на которых похожая на меня женщина вытворяла такое, что Тинто Брассу и не снилось.
Она помолчала, собираясь с силами. Со всех сторон на нее наступали мерзкие воспоминания, в ушах звучали гнусные обвинения, перед глазами маячили перекошен-
Цые лица представителей высшего света Атланты, смотревшие на нее как на приставший к их сияющей обуви ошметок грязи. Она слышала их приглушенный шепоток:
Шлюха. Гулящая. Мы с самого начала знали, что она такое. Бедный Брок. Бедный Брок.
Прижав кулаки к вискам, она судорожно втянула воздух, но комок в горле мешал дышать.
— Брок Стюарт взял правду, вывернул ее наизнанку, разорвал на мелкие клочки, перемешал, как ему было надо, и передал газетам, как господь Моисею скрижали закона на этой чертовой горе. И все редакторы как один поцеловали его в задницу, уверяя, что она благоухает лучше розы, потому что он купил их всех. Вот вам правда, шериф Янсен, — продолжала она, не вытирая бегущие по щекам слезы, — хотите, верьте, не хотите — не надо. Мне все равно.
Но здесь она лгала. Ей не все равно было, что он подумает, и это бесило ее до красной пелены перед глазами. Издав гортанный крик, она бросилась на него, замолотила кулаками по его груди, пытаясь вытолкать из своей кухни, и то, что он не сдвинулся с места ни на шаг, разозлило ее еще сильнее.
— Выметайтесь! — вопила она, некрасиво кривя рот и сверкая глазами. — Мать вашу, вон отсюда!
У Дэна от изумления отвисла челюсть, и вдруг Элизабет оставила его, круто развернулась и ушла обратно, к буфету. Она стояла к нему спиной, понурив голову, и он видел только, как вздрагивают ее плечи. Грудь слегка ныла от ее кулаков, но он понимал, что еще мало получил.
«Господи, — подумал он, — ведь она говорит правду». Ее глаза, ее голос не могли лгать, и эта нечаянная исповедь еще звенела в неподвижном воздухе обшарпанной кухни.
Лучше бы ему уйти. Повиноваться ее приказу, уйти, закрыть за собой тонкую, ненадежную дверь. Циничный внутренний голос, не умолкая, твердил ему, что умный человек должен уметь уйти вовремя, особенно если просят;
Уйти от Элизабет Стюарт, от разбуженных ею опасных и ненужных эмоций. Все верно, но его не пускала совесть.
Медленно, обреченно, как будто навстречу гибели, он прошел через кухню и остановился за спиной Элизабет. Она не обернулась, никак не отреагировала на его приближение, просто стояла и смотрела, как в окне постепенно темнеет небо над уходящим за горизонт полем.
— Элизабет, — тихо позвал он, с удивлением отметив, что первый раз вслух называет ее по имени. Обычно он звал ее «мисс Стюарт», когда особенно хотел уязвить — Лиз, но никогда Элизабет. А ведь имя у нее такое мягкое и женственное. И ей оно подходит. Внешняя резкость скрывает нежную, ранимую душу, обычные женские надежды, робкие мечты — быть любимой, иметь защиту и опору в жизни. А вместо этого ее только использовали и унижали.
Она права: он лицемер, и причины этого лицемерия самые неприглядные: защитить себя от излишних волнений. Он сам себя оскорбил и унизил: никогда не думал о себе как о плохом человеке, а теперь перед ним, дрожа и глотая слезы, сгибаясь под непосильной ношей, стояла правда, которую он так долго не желал видеть.
— Элизабет, — повторил он, подходя ближе, так что до него донесся слабый, нежный и печальный аромат ее духов, — простите меня, пожалуйста. Я виноват.
— Неужели? — колко прошептала она. — Расскажите это тому, кому не все равно.
— Мне не все равно.
Недоверчиво хмыкнув, она потянулась за бутылкой виски. Дэн перехватил ее руку, она попыталась вырваться, но он держал крепко.
Элизабет гневно взглянула на него через плечо. Не нужно ей ни его жалости, ни его раскаяния. И пусть не говорит, что ему не все равно. Он не из тех, кто может предложить женщине что-нибудь, кроме постели, и, как ни желанен он был для нее, этого она не хотела, боясь, что не выдержит сердце.
