А ребенка тоже?
Или его она, наоборот, любила? Любила и хотела спасти.
Любой ценой.
– В этом что-то есть…
– И еще, – я прикусила губу. – Что если она не умерла? То есть, умерла, но не совсем? Ты говорил, она сидела перед зеркалом и расчесывала волосы. Что стало с этим зеркалом?
– Не знаю, – Ричард посмотрел на меня. – А ведь и вправду… я слышал эту историю еще от отца, и тоже спросил. А он сказал, что… что, наверное, зеркало было уничтожено.
– Наверное?
– Мне кажется, он не был до конца уверен.
Что, мягко говоря, странно. Если все из-за этого проклятого зеркала, то… то они обязаны были знать, чем все закончилось? Тем более, что закончилось-то хреново.
Ричард вдруг замер, уставившись куда-то вдаль. Я тоже поглядела и… ничего. Небо. Синее, яркое. Нарядное такое.
– Проклятье, – он вскочил. – Да когда же оно…
– Что?
– Кто-то опять нарушил границу мира! – и бросился прочь. А я за ним, правда, спина вдруг зачесалась, предупреждая, что вот-вот распахнутся огненные крылья.
Нет уж!
Хватит!
Я тут главная, а не крылья с хвостом… и с рога упала алая капля, которая с тихим шипением расползлась по камням. Нет, нет, нет! Никакого огня! Я приличная демоница и… и одежды у меня не так, чтобы много.
И вообще, этак все интересное пропущу.
Из интересного обнаружилась принцесса, которая тихо себе лежала на дорожке в саду. Рядом с нею сидела рыжая девица, бледная донельзя.
– Это не я! – воскликнула девица, дернув принцессу за руку. – Она сидела. Мы говорили. А потом раз, глаза закатила и вот!
И вот.
Мудрослава Виросская была бледна, как и подобает приличному трупу. Неподвижна. Но жива. Откуда я знаю? Не знаю. Я вообще не знаю, откуда я и что знаю.
Будем считать, что это демонячья сила.
– И вот, – повторил Ричард, опускаясь рядом с телом.
– Я трогать того… страшно. А вдруг чего? – девица нервно дернула носом. – Что с нею?
– Обморок? – предположила я. – Может, водой побрызгать?
Рыжая закрутила головой, верно, надеясь, что где-нибудь поблизости обнаружится кувшин или там ведерко с водою. Но рядом были только кусты. И лавка в них.
– Др-р-рянь! – четко произнес попугай, который обустроился на ветке странного дерева. Дерево было низким и растопырчатым, и темно-зеленые листья плотно прижимались к ветвям, отчего казалось, что дерево покрыта чешуею. – Щучья мать!
– Еще какая… щучья мать, – согласилась я с птицей и тоже присела. Потрогала лежащую принцессу за руку, и та показалась несколько холодноватой.
Я прижала пальцы к шее.
Потом и вовсе легла на грудь, с облегчением услышав стук сердца. Правда, билось оно как-то медленно, да и дыхание показалось очень уж поверхностным.
Но жива.
И… и какая-то ерунда твориться! Одна оказалась некроманткой, вторую то ли прокляли, то ли сама она. И третья вон в глубоком обмороке. Добавим труп и потерявшегося Светозарного. Хотя, конечно, я очень надеюсь, что его нашли, потому как иначе получится совсем нехорошо.
– Что с ней? – тихо спросила я Ричарда, который осторожно водил над головой потенциальной невесты руками. Выглядело это так, будто он воздух щупал.
Ричард покачал головой.
Поднялся.
И с легкостью подхватил принцессу на руки. Я ощутила острый укол ревности.
Спокойно, Жора… не валяться же ей тут на самом-то деле.
– Я догадываюсь, но нужно удостовериться. Девушка…
– Яра, – девушка присела, и как-то даже изящно. Да и вовсе выглядела она на диво обеспокоенной. По-настоящему. – Она ведь очнется?
– Очень на это надеюсь, но многое зависит от неё. Если я прав.
– Вот, – Яра наклонилась и подняла что-то. – Она все равно хотела вам рассказать. И сейчас, думаю, самое время… но не здесь.
Цепочка, тоненькая такая, едва ли не с волос, и синий камень. Камень покачивается, манит взять его в руки, но Яра глядит на него с таким отвращением, что желание пропадает почти сразу.
Я протягиваю руку, и камень падает в неё.
Холодный.
Или… он вспыхивает, становясь почти невыносимо горячим. И отзываясь на эту силу, на моей ладони поднимается пламя, тоже синее, как камень. Оно окутывает его, и камень успокаивается.
Наверное, это что-то значит, да спросить некого.
– Идем, – сказал Ричард и бодро зашагал по тропинке. Яра, подхватив юбки – под ними обнаружились голенастые и на диво волосатые ноги размера этак сорок третьего – поспешила за ним.
А я что?
И я туда же. Камушек в ладони сжала, и пошла.
– Леща! – возопил попугай вслед. – Леща ему в…
В общем, фантазией проклятая птица отличалась изрядною. Но я сделала вид, что не слышу. Да и не только я.
С другой стороны, жизнь такая, что без леща и никак.
Глава 23
О снах и предвидении
«Из множества примет известных, многие не имеют под собою ни логики, ни смысла здравого. Отчего упавшая в котел ложка сулит девице дурного мужа, тогда как твердое зерно в тарелке – признак грядущего богатства? Темная мысль народная наделяет вещи самые обыкновенные магическими свойствами. И вот уже новорожденной девочке суют в пеленки нитки, дабы выросла мастерицею, а мальчику кладут в колыбель гвозди, хотя на мой взгляд сие небезопасно»
«О приметах и суевериях народных»Теттенике уснула.
Она лежала, лежала, а потом раз и провалилась в сон. И сон этот был ярким, как никогда прежде. Хотя, конечно, ей и раньше снились сны.
Разные.
В этом были лошади.
Одна.
Та самая, ужасная черногривая тварь.
Ей снова… сколько? Мало. Она сидит у шатра, играет с золотым ожерельем матушки. Та больна и бледна. И дышит с трудом, но она вышла на солнце и теперь щурится. Теттенике льнет к ней, и матушкина легкая рука ложится на голову.
– Скоро мне станет легче, – говорит она и поднимает нить. Ожерелье сплетено из золотых цепочек, украшено камушками, и золотыми шариками. Шарики касаются друг друга и тогда ожерелье будто звенит. – И мы пойдем гулять.
Теттенике смеется. Она… она слишком мала, чтобы говорить. Она и ходит-то с трудом. А матушка глядит печально. И теперь, во сне, от этого хочется плакать.
– Идем, – старуха выползает из шатра. Она еще не совсем стара. Даже наоборот, она совсем не стара. И пожалуй, красива. Все еще красива. У нее лицо круглое, как полная луна. И узкие глаза. У нее губы выкрашены алым соком. И лоб украшен крохотными драгоценными камнями, которые переливаются и сияют.
