поправилась до такой степени, что могла ковылять по дому и вокруг него. После того, как она рассказала о своих приключениях на озере Блу-Синк, от нее никто и никогда не слышал имя дядюшки Понедельника.
Остальные, в таких вещах весьма щепетильные, тоже почти перестали его упоминать. Но иногда, заслышав, как великий аллигатор, который, как всем известно, живет в Лейк-Белл, ревет пасмурным вечером, кто-нибудь показывал пальцем в сторону хижины дядюшки Понедельника и шепотом говорил:
— Сегодня Старик решил заглянуть к своим.
Перевод Марии Великановой
Чарльз Чеснатт. Бедный Сэнди
Чарльз Уэнделл Чеснатт (1858–1932), широко и со вкусом использовавший в своем творчестве «жаргон южных плантаций», — очень трудный для перевода автор: русскоязычные читатели впервые смогли познакомиться с ним только в сборнике «Призрачный замок», изданном «Клубом Семейного Досуга» в 2020 году. Примечательно, что доля «черной» крови, текшей в жилах Чеснатта, — ровно такая же, как у Пушкина, и вдвое меньше, чем у Александра Дюма. Но это не мешало ему быть своим для цветного населения южных штатов, а для белых сограждан он, соответственно, оставался «ниггером».
«Бедный Сэнди» — второй из цикла рассказов о дядюшке Джулиусе, умном, хитром и небескорыстном старом негре (Чеснатт не нуждался в «антирасистских» штампах). Подлинную атмосферу инфернальной жути создают не кровавые подробности, не детали ритуала (они-то как раз относятся к числу баек, которые пожилой хитрец сочиняет для белой северянки ради собственных планов), а совершенно естественные бытовые моменты, воспринимаемые Джулиусом и его соплеменниками как общий жизненный фон.
В северо-восточной части моего виноградника в центре Северной Каролины стоял, глядя на дощатую дорогу на Ламбертон, маленький, простенький бревенчатый дом. Он был построен из древесины сосны всего на одну комнату, свет проникал в него через единственное окно, и дверь тоже была только одна. Его стены повидали многое, но никогда их не касалась краска. Над одним из углов домика торчала большая, с полдома в ширину, кирпичная труба; строительный раствор понемногу осыпался, оставляя между кирпичами трещины. Сами кирпичи тоже крошились, из-за чего труба казалась покрытой некрасивыми оспинами. Эти признаки разложения отчасти маскировала виноградная лоза, то здесь, то там выпускавшая побеги в смелой, но тщетной попытке оплести всю трубу. Деревянный ставень, когда-то прикрывавший незастекленное окно, отвалился и теперь гнил в буйной траве и зарослях дурмана. Купив это место, я узнал, что домишко использовался в качестве школы в течение нескольких лет перед войной, а с тех пор стоял никому не нужный, разве что заблудившаяся корова или бродячий хряк укрывались в его стенах от холодных дождей и пронизывающего зимнего ветра.
Однажды жена попросила меня выстроить для нее кухню. В доме, который мы возвели, когда приехали, была очень удобная кухня, однако по неким загадочным причинам моя жена хотела еще одну, на заднем дворе, отдельно от жилого дома, согласно традиции, принятой на Юге. Конечно, я должен был исполнить ее желание.
Чтобы сэкономить, я решил разобрать старую школу и использовать дерево, которое было в хорошем состоянии, для строительства новой кухни. Однако прежде, чем сносить старый дом, я подсчитал, сколько дерева он мне даст, и обнаружил, что несколько сот футов древесины нужно будет докупить, чтобы вышла такая кухня, какую запланировала моя жена.
И вот однажды утром старый Джулиус Макэду, наш цветной кучер, запряг серую кобылу в прогулочный экипаж и повез нас с женой на лесопилку, где я хотел заказать недостающую древесину. Сначала мы долго ехали по тропинке, ведущей от нашего дома к дощатой дороге, затем около мили — по дощатой дороге, свернули на другую дорогу, идущую через лес, потом через болото и наконец упирающуюся в лесопилку. Наша коляска подпрыгивала на бревенчатом настиле, проложенном по болоту, затем долго карабкалась на холм. И когда мы добрались до цели, оказалось, что старший мастер ушел на соседскую ферму — может, покурить, а может, просто поболтать, — и нам пришлось ждать его возвращения, чтобы обстряпать наше дело. Мы остались сидеть в коляске, которая стояла в нескольких родах[42] от лесопилки, и наблюдали за тем, как неспешно пилятся бревна. Вскоре после нашего появления на распил поставили огромное сосновое бревно, включили оборудование, и циркулярная пила стала прогрызать себе путь в древесине, издавая громкий визг, разносившийся по окрестностям. Звук становился все громче, пила визжала ритмично, но с того места, где мы находились, ее визг был не слишком неприятным и не мешал беседе. Когда же пила отправилась в свое второе путешествие по бревну, Джулиус, заметно содрогнувшись, заметил подчеркнуто скорбным тоном:
— Уфф, до печенок пробирает!
— Что случилось, дядюшка Джулиус? — поинтересовалась моя жена, по своей натуре очень чуткая и склонная к сочувствию. — Вас раздражает этот звук?
— Да нет, мисс Энни, — с чувством отвечал старик, — я ваще не нервенный, да только эта пила вгрызается в деревяшку с таким скрежетом, так ужасно стонет, ворчит и визжит, что я начинаю думать о старых временах и вспоминать бедного Сэнди.
Он таким душераздирающим тоном упомянул «бедного Сэнди», что затронул некие струны в наших душах.
— А кто был этот бедный Сэнди? — спросила моя жена, всегда весьма живо интересовавшаяся историями о жизни на плантациях, которые рассказывали старые цветные. Некоторые из этих историй по-своему забавны, иные — невероятно экстравагантны и отображают восточные нотки в негритянских фантазиях, прочие же для нее, женщины, выросшей на Севере и умеющей сочувствовать, повествуют о трагедиях и являются яркими иллюстрациями темнейших сторон рабства.
— Сэнди, — сказал Джулиус, отвечая на вопрос моей жены, — был ниггер старого массы Маррабо Максвейна. Дом массы Маррабо стоял с той стороны болота, как раз сразу за тем, где вы живете. Сэнди был ужасно справным ниггером, так много всего умел на плантации и так хорошо работал, что когда дети массы Маррабо повырастали и женились, каждый из них просил подарить ему на свадьбу Сэнди. Но масса Маррабо понимал, что ежли подарит Сэнди одному, так это ж все остальные обидятся. Потому он решил так: каждому из своих детей разрешил брать Сэнди на месяц или два, а потом, значит, передавать следующему, тоже на месяц или два, и так по кругу. А иногда он еще давал Сэнди соседям, какие просили, когда им рук не хватало. И дошло до того, что Сэнди не знал, у кого окажется через неделю.
И вот однажды, когда его, как обычно, сдали в наем, приехал шпекулянт с кучей ниггеров, и масса Маррабо сменял у него жену Сэнди на новую женщину. Когда Сэнди вернулся, масса Маррабо дал ему доллар
