Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
— Мавзолей моего дорогого Павлуши, — пояснила Мария Федоровна, и они, поднявшись по ступеням, вошли внутрь под пение лесных птиц.
Их шаги отдались эхом от беломраморных стен. Два полукруглых окна, выходящих на запад, совсем не давали света в эти утренние часы, и зала была погружена в полумрак. На гранитной пирамиде висел беломраморный медальон с портретом покойного императора. Перед пирамидой на порфировом пьедестале стояла урна. К ней в скорби склонялась женская фигура. Арман узнал в ней императрицу. На самом пьедестале были изображены императорские дети.
Мария Федоровна провела пальцами по мраморной щеке своего дорогого Павлуши и прошептала:
— Двенадцать лет тебя нет с нами, а я каждый день ощущаю твое присутствие…
В это время раздался какой-то шелест за окном, на который императрица не обратила внимания. Де Гранси выглянул и увидел солдата в парике с косичкой, справлявшего в кустах малую нужду. «Поэзия жизни и ее проза!»
Вечером они вдвоем пили чай на свежем воздухе возле Розового павильона. В парке шли последние приготовления к завтрашнему балу.
— Мне показалось, Доротея, что ты была с утра тоже чем-то огорчена…
— О, это сущие пустяки! — отмахнулась Мария Федоровна и одарила виконта очаровательной улыбкой, которая не изменилась с годами.
— И все-таки? Ты кого-то ждешь? — допытывался виконт.
— Ты угадал, мой дорогой Арман. Я жду в гости двух молодых немцев весьма привлекательной наружности, но они никак не едут к своей старой императрице.
У нее было приподнятое, даже игривое настроение.
— Я их знаю?
— Вряд ли. Один из них Фриц Гальтенгоф, мой любимый актер и певец. А другой — Алекс Бенкендорф, сын моей покойной подруги Тили. Оба должны приехать из Москвы, но, как видно, задерживаются в дороге.
В это время на аллее, ведущей к Розовому павильону, раздались голоса и чей-то веселый смех. Спустя несколько мгновений на дорожке показался высокий белокурый юноша. Чем ближе он подходил, тем больше виконта поражала строгая, античная красота его лица. Казалось, ожила и спрыгнула с пьедестала одна из статуй, населявших парк. Но то была статуя голубоглазая, смеющаяся, да притом одетая в военный мундир, лосины и ботфорты.
— Никоша! — всплеснула руками императрица и добавила с легкой укоризной: — Ты ворвался к нам, как комета! И откуда, позволь узнать, такое веселье?
— Мы поспорили с братом Мишелем, где вас надобно искать, — легко и непринужденно заговорил юноша. — Он пошел к Пиль-башне, а я сюда, и, как видите, оказался прав. Мы спорили на десять латинских пословиц, вот почему я смеюсь…
— Что тут смешного? — не поняла Мария Федоровна.
— Он теперь должен будет их зазубрить наизусть и подсказывать мне всякий раз, когда я стану отвечать урок Аделунгу.
— Позвольте вам представить, виконт, — опомнившись, обратилась императрица к де Гранси, — моего сына Николя, ярого ненавистника латыни. Никоша, это виконт Арман де Гранси, мой старинный друг.
Великий князь Николай поклонился виконту и воскликнул с пылкостью, свойственной юношам его возраста:
— Весьма, весьма о вас наслышан, виконт! Вы мне расскажете о Робеспьере, Марате и Дантоне?
Арман сделал для себя вывод, что история интересует юношу куда больше, чем латынь. По всей вероятности, тот привык заниматься только тем, что сам считал нужным, и поступать так, как хочется ему самому. Даже то, что великий князь был одет в современную военную форму, говорило о том, что его мать, поборница старинной моды, делала исключение для своего любимчика.
— Никоша, виконту не очень приятно вспоминать то жестокое время и всех тех злодеев, которых ты только что перечислил, — предупредила любящая мать.
— Нет, отчего же? — возразил де Гранси. — Я непременно расскажу Вашему Высочеству все, что знаю.
— Очень буду вам признателен, — горячо поблагодарил юноша.
— А зачем вы с Михелем искали меня? — поинтересовалась Мария Федоровна.
— Ах, да! — вспомнил великий князь: — Вот зачем! Вуаля!
Он трижды хлопнул в ладоши, и тотчас из глубины аллеи полились нежные звуки мандолины. Из-за кустов вышел молодой человек в бледно-розовом атласном камзоле с золотыми обшлагами и в коротких панталонах. Льняные кудри, красиво спадавшие на плечи, с успехом заменяли ему парик. Лицо было сильно набелено и нарумянено, подведенные черные глаза казались неестественно огромными. Молодой человек принял заученную изящную позу, и запел чувственным сентиментальным баритоном. Он исполнял романс на стихи Гёте. Императрица, молитвенно сложив на груди ладони, восторженно прошептала:
— Фриц! Мой дорогой Фриц!
Виконт слишком хорошо знал Доротею, чтобы придать ее восхищению артистом некий второй смысл. Она всю жизнь любила только одного мужчину и была до гробовой доски верна его памяти. Просто Мария Федоровна до восторга, до самозабвения обожала музыку, поэзию, и все немецкое.
Когда Фридрих Гальтенгоф умолк, она подошла к нему, взяла за руку и растроганно сказала по-немецки:
— Пойдем, Фриц, я хочу, чтобы ты сам выбрал место для клавесина.
И ушла с ним, оставив де Гранси на растерзание любознательного Никоши.
На следующий день, ближе к вечеру, в Павловск начали съезжаться гости. Наступил долгожданный праздник, парк постепенно наводнялся людьми в масках. Принять участие в маскараде могли все желающие, но солдаты Павловского гарнизона строго следили за тем, чтобы гости были одеты в маскарадные костюмы либо в костюмы восемнадцатого века. Людей в современной одежде не велено было пропускать. Торжество приурочили к освобождению русскими войсками города Штетина, в котором императрица-мать родилась и провела детство. В центральной части парка, в Старой и Новой Сильвиях, на берегах Славянки, Круглого озера, Вокзальных и Розовопавильонных прудов, словом, повсюду горели масляные фонари. Фейерверки предполагалось пускать у Храма Дружбы, у Пиль-башни и у Колоннады Аполлона. Там же, у Колоннады, неподалеку от устья реки Славянки стояли кресла для императрицы и ее свиты. Старинный клавесин, привезенный до войны из Вены и по одной легенде служивший незабвенному Глюку, а по другой — божественному Моцарту, был установлен прямо под статуей Аполлона Бельведерского, среди величественных колонн. Фридрих Гальтенгоф на этот раз нарядился в сплошь вышитый золотом камзол и рубашку с пышным жабо и широкими манжетами. Он коснулся клавиш, и зазвучала старинная немецкая баллада о прекрасной герцогине Агнес Бернауэрин. Все вокруг сразу смолкло, превратившись в единый слух. Кавалеры приняли задумчивый вид, дамы приготовили носовые платки. Фридрих стремился превзойти самого себя. Он пел на разные голоса, то изображая басом страшных ночных гонцов, похищающих герцогиню, то брал самые высокие ноты, передавая слова Агнес:
Мне герцог — супруг мой.
Мне выбора нет.
Судьба невозможна иная.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
