хозяина и после его резкого окрика быстро успокоился.
Мэтт помог человеку встать на ноги. Поднимаясь, тот отнял руки от лица, и, увидев зверскую физиономию Красавчика Смита, погонщик отскочил назад как ошпаренный. Щурясь на свету, Красавчик Смит огляделся по сторонам. Лицо у него перекосило от ужаса, как только он взглянул на Белого Клыка.
В ту же минуту погонщик увидел, что на снегу что-то лежит. Он поднес лампу поближе и подтолкнул носком сапога стальную цепь и толстую палку.
Уидон Скотт понимающе кивнул головой. Они не произнесли ни слова. Погонщик взял Красавчика Смита за плечо и повернул к себе спиной. Все было понятно. Красавчик Смит припустил во весь дух.
А хозяин гладил Белого Клыка и говорил:
– Хотел увести тебя, да? А ты не позволил? Так, так, значит, просчитался этот молодчик!
– Он небось подумал, что на него вся преисподняя кинулась, – ухмыльнулся Мэтт.
А Белый Клык продолжал рычать; но мало-помалу шерсть у него на спине улеглась, и мягкая нотка, совсем было потонувшая в этом злобном рычании, становилась все слышнее и слышнее.
Часть пятая
Глава первая
В дальний путь
Это носилось в воздухе. Белый Клык почувствовал беду задолго до того, как она дала знать о своем приближении. Весть о грядущей перемене какими-то неведомыми путями дошла до него. Предчувствие зародилось в нем по вине богов, хотя он и не отдавал себе отчета в том, как и почему это случилось. Сами того не подозревая, боги выдали свои намерения собаке, и она уже не покидала крыльца хижины и, не входя в комнату, знала, что люди что-то затевают.
– Послушайте-ка! – сказал как-то за ужином погонщик.
Уидон Скотт прислушался. Из-за двери доносилось тихое тревожное поскуливание, похожее скорее на сдерживаемый плач. Потом стало слышно, как Белый Клык обнюхивает дверь, желая убедиться в том, что бог его все еще тут, а не исчез таинственным образом, как в прошлый раз.
– Чует, в чем дело, – сказал погонщик.
Уидон Скотт почти умоляюще взглянул на Мэтта, но слова его не соответствовали выражению глаз.
– На кой черт мне волк в Калифорнии? – спросил он.
– Вот и я то же самое говорю, – ответил Мэтт. – На кой черт вам волк в Калифорнии?
Но эти слова не удовлетворили Уидона Скотта; ему показалось, что Мэтт осуждает его.
– Наши собаки с ним не справятся, – продолжал Скотт. – Он их всех перегрызет. И если даже я не разорюсь окончательно на одни штрафы, полиция все равно отберет его у меня и разделается с ним по-своему.
– Настоящий бандит, что и говорить! – подтвердил погонщик.
Уидон Скотт недоверчиво взглянул на него.
– Нет, это невозможно, – сказал он решительно.
– Конечно, невозможно, – согласился Мэтт. – Да вам придется специального человека к нему приставить.
Все колебания Скотта исчезли. Он радостно кивнул. В наступившей тишине стало слышно, как Белый Клык тихо поскуливает, словно сдерживая плач, и обнюхивает дверь.
– А все-таки здорово он к вам привязался, – сказал Мэтт.
Хозяин вдруг вскипел:
– Да ну вас к черту, Мэтт! Я сам знаю, что делать.
– Я не спорю, только…
– Что «только»? – оборвал его Скотт.
– Только… – тихо начал погонщик, но вдруг осмелел и не стал скрывать, что сердится: – Чего вы так взъерошились? Глядя на вас, можно подумать, что вы так-таки и не знаете, что делать.
Минуту Уидон Скотт боролся с самим собой, а потом сказал уже гораздо более мягким тоном:
– Вы правы, Мэтт. Я сам не знаю, что делать. В том-то вся и беда… – И, помолчав, добавил: – Да нет, было бы чистейшим безумием взять собаку с собой.
– Я с вами совершенно согласен, – ответил Мэтт, но его слова и на этот раз не удовлетворили хозяина.
– Каким образом он догадывается, что вы уезжаете, вот чего я не могу понять! – как ни в чем не бывало продолжал Мэтт.
– Я и сам этого не понимаю, – ответил Скотт, грустно покачав головой.
А потом наступил день, когда в открытую дверь хижины Белый Клык увидел, как хозяин укладывает вещи в тот самый проклятый чемодан. Хозяин и Мэтт то и дело уходили и приходили, и мирная жизнь хижины была нарушена. У Белого Клыка не осталось никаких сомнений. Он уже давно чуял беду, а теперь понял, что ему грозит: бог снова готовился к бегству. Уж если он не взял его с собой в первый раз, то, очевидно, не возьмет и теперь.
Этой ночью Белый Клык поднял вой – протяжный волчий вой. Белый Клык выл, подняв морду к безучастным звездам, и изливал им свое горе так же, как в детстве, когда, прибежав из Северной глуши, он не нашел поселка и увидел только кучку мусора на том месте, где стоял прежде вигвам Серого Бобра.
В хижине только что легли спать.
– Он опять перестал есть, – сказал со своей койки Мэтт.
Уидон Скотт пробормотал что-то и заворочался под одеялом.
– В тот раз тосковал, а уж теперь, наверно, сдохнет.
Одеяло на другой койке опять пришло в движение.
– Да замолчите вы! – крикнул в темноте Скотт. – Заладили одно, как старая баба!
– Совершенно справедливо, – ответил погонщик, и у Скотта не было твердой уверенности, что тот не подсмеивается над ним втихомолку.
На следующий день беспокойство и страх Белого Клыка только усилились. Он следовал за хозяином по пятам, а когда Скотт заходил в хижину, торчал на крыльце. В открытую дверь ему были видны вещи, разложенные на полу. К чемодану прибавились два больших саквояжа и ящик. Мэтт складывал одеяла и меховую одежду хозяина в брезентовый мешок. Белый Клык заскулил, глядя на эти приготовления.
Вскоре у хижины появились два индейца. Белый Клык внимательно следил, как они взвалили вещи на плечи и спустились с холма вслед за Мэттом, который нес чемодан и брезентовый мешок. Вскоре Мэтт вернулся. Хозяин вышел на крыльцо и позвал Белого Клыка в хижину.
– Эх ты, бедняга! – ласково сказал он, почесывая ему за ухом и гладя по спине. – Уезжаю, старина. Тебя в такую даль с собой не возьмешь. Ну, порычи на прощанье, порычи, порычи как следует.
Но Белый Клык отказывался рычать. Вместо этого он бросил на хозяина грустный, пытливый взгляд и спрятал голову у него под мышкой.
– Гудок! – крикнул Мэтт.
С Юкона донесся резкий вой пароходной сирены.
– Кончайте прощаться! Да не забудьте захлопнуть переднюю дверь! Я выйду через заднюю. Поторапливайтесь!
Обе двери захлопнулись одновременно, и Скотт подождал на крыльце, пока Мэтт выйдет из-за угла хижины. За дверью слышалось тихое повизгивание,
