class="p1">«Надо идти, найти Оксану! Что с ней?! А вдруг?… Нет, нет! Спокойно! Не думать! Все будет хорошо… хорошо… Оксана… Ох, Оксана…»
…Оксана хохочет, обрызгивая его соленой морской водой, ловко ускользает из его жадных рук, бежит, бежит по берегу, а он, мокрый и счастливый — следом, вот-вот догонит! …Любимые руки лежат на его глазах: «Не подглядывай! А вот сейчас можно!» Празднично накрытый стол, друзья, крики: «Ура, с защитой!», гордый взгляд жены… Вот она крутится у зеркала в новом платье, что он купил с премии, строит планы… Насмешливо приподнятые уголки губ в магазине: «Не делай мне нервы!» Глаза, полные отчаянья: «Опять не получилось…»
Картины их жизни проносились перед мысленным взором Германа, сменяя друг друга, как в калейдоскопе.
…Они на новом месте: «Нет, я таки с тебя удивляюсь, это не дом!» Вот он, такой гордый, влетает домой с распечаткой сейсмограммы и своими заметками на полях. С лестницы слышит заливистый смех жены. На кухне чаепитие с Димоном. Смех обрывается с его появлением: «А, привет…» Выходной день, он торопливо одевается — со станции сообщили о новых показаниях, скорей бы все увидеть самому! — и слышит: «Ша! А кино? Не делай мне нервы, не то я сейчас буду рушить наши идеальные отношения!» О, как быстро он забыл тогда ее гнев и обиду, стоило лишь прийти на работу.
Как же это произошло? В какой момент все пошло наперекосяк? Как случилось, что их жизнь расколола трещина, разрушила, как сегодня землетрясение разрушило станцию? Жена всегда так поддерживала его, гордилась его успехами. Ему казалось, что главное в их жизни — его работа, научные исследования. «В их жизни?»
Герман сел. Несколько раз резко провел рукой по волосам, взъерошив седеющий ёжик волос. Стиснул руками голову.
Минуту спустя он поднялся и, прихрамывая, двинулся дальше, к дому.
***
Матвей стал спускаться в поселок и вдруг застыл в нерешительности: «Софочка… Что с ней? Почему Клык ее оставил?»
Неожиданно пес с визгом рванул в придорожные заросли и радостно залаял. Мелькнул знакомый силуэт. Пошатываясь, из леса вышла Софочка. Ее рыжие волосы были припорошены серой пылью. Сарафан у подола разорван. Руки в ссадинах и кровоподтеках. В глазах испуг, словно до сих пор она видит перед собой страшное чудовище.
— Софочка, девочка! Жива! — Матвей бросился к девушке и поймал на руки обессилевшее тело. Приобняв, усадил на придорожный камень. — Как ты выбралась?
— Ничего не помню. Удар. Очнулась — лежу на полу, рядом Клык. Стол перевернут. Окно выбито. Вокруг кусочки люстры вперемешку со стеклом как льдинки блестят. Не сразу встала.
Матвей поглаживал плечо девушки и сглатывал подступившие слезы.
— Пес тянул за подол, помогал… Потом к дороге побежал. Я за ним, — всхлипывала Софочка. — Все в пыли. Камни под ногами, обломки стен. В ушах свист… Просто шла за Клыком. Но потеряла его из виду. Испугалась. Решила спускаться к поселку по тропе напрямик. А тут вы, дядя Матвей! — девушка разрыдалась, выплескивая накопившийся страх и боль.
Мужчина осторожно поправил рыже-белую прядь Софочкиных волос:
— Теперь все будет хорошо, доча. Но мне нужно найти Марину. Спущусь тропой через лес. Тебе не дойти. Слаба ты.
— Нет, не бросайте меня! Я смогу.
Спускались долго, хоть Клык вел по самому короткому пути. Вышли на опушку леса. Отсюда весь Верходольск был виден как на ладони. Но в долине вместо аккуратных домиков торчали лишь уродливые обломки стен среди гор кирпича и бревен. Поселок словно вымер, лишь кое-где чернели застывшие фигурки людей.
— Тут беда, — прохрипел Матвей.
— Всюду беда, — тихо добавила Софочка.
— Сядь и жди меня здесь, — строго сказал Матвей, указав девушке на бревно. — Вернусь. Время сейчас дорого.
— К дому! Ищи! — крикнул Матвей Клыку и побежал за собакой, с лаем сорвавшейся вниз.
На месте недавно построенного Матвеем дома громоздились развалины. Клык заскулил, забрался под осколки шифера, протиснулся в проем между рухнувшими бревнами. Матвей видел лишь его пыльный хвост и слышал хриплое дыхание. Пес греб лапами, будто хотел прорыть проход в месиве обломков.
Схватив попавшие под руку вилы, Матвей ринулся за Клыком. Бревна здесь упали наискось, оставив внизу пустоту. Сбросив обломки кровли, Матвей открыл проход в глубину. Ему послышалось, что оттуда доносится стон.
— Марина! Я здесь! — Матвей упал на колени и по-собачьи стал разгребать руками завалы шифера и рубероида, продвигаясь все глубже.
— Марина! — позвал мужчина, но не услышал ответа. Клык протиснулся в щель, опередив хозяина, и стал негромко повизгивать.
— Жива, жива моя Мариночка, — всхлипывал Матвей. — Сейчас, родная… Сейчас… Клык, будь здесь! Я за помощью!
Матвей выбрался из-под завала и бросился к соседнему дому. Увидел соседа Семёна, разбирающего остатки бани.
— Семён! Марина там! Помоги!
— Матвей! Как же так! Всех вывозили, а твою Марину не нашли. Решили, что она с тобой на станцию уехала. Идем скорее!
Вдвоем работали быстро. Осторожно, чтобы не обрушить, сняли бревна. Марина лежала без сознания, ее ноги придавил обломок кровли. Матвей склонился над женой:
— Жива!
Мужчины осторожно освободили ее ноги. Марина приоткрыла глаза и застонала. В ответ раздался громкий лай Клыка.
— Смотри, как пес хозяйке обрадовался! — заметил Семён.
— Это он нашел ее. Не бросит в беде.
— Я за машиной, сейчас освобожу место! — Семён подогнал старенький москвичок. Мужчины осторожно положили Марину на задние сиденья. Рядом на пол втиснулся пес.
— Главное, жива. Жива, — повторял Матвей. — Семён, вези ее к врачам. А я должен еще Софью забрать. Клык, ко мне!
***
За столом под шелковицей сидели три женщины. В воздухе над ними тарахтел вертолет.
— Папа! Это папа! Папа ко мне летит! — плакала и смеялась Милочка.
Екатерина Яковлевна, обняв девочку за плечи, напевала ей на ухо:
— Да, папа… Конечно. Папа скоро будет. Потерпи, дорогая…
У ног Оксаны стоял на коленях Герман. Уткнувшись в подол сарафана, гладил перепачканными кровью руками ее бедра, рыдал и хрипел:
— Родная моя, девочка моя! Прости меня… Прости…
Она сжимала в одной руке разбитые очки мужа, второй отрешенно ерошила его волосы и шептала:
— Карасик… мой карасик…
Фёдор, Ашот и Димон стояли в стороне, склонив головы над квадратом белого полотна. Димон судорожно всхлипывал. Фёдор сжимал до скрежета челюсти. Ашот смотрел вниз остекленевшим взглядом. Под простыней угадывались тела ребенка, двух женщин и одного мужчины.
***
Фёдор пошел на автостанцию пешком. Ему было важно физически ощущать, что шаг за шагом он удаляется от беды. В рюкзаке соединились в одной стопке письма ему от Валентины и его — к Валентине.
К Екатерине Яковлевне он испытывал странные чувства — жалость сменялась раздражением, а через мгновение благодарностью. Ее письма очень поддерживали Фёдора в тюрьме и давали надежду. Но ложь он простить не мог.
Женщина рассказала, что, потеряв год назад сына, искала утешение. И нашла его в переписке с мужчиной с таким же именем, как у сына. Когда она узнала Фёдора лучше, решила познакомить его с Верой. Думала, та найдет в нем мужа и отца для Тёмы. На прощание она перекрестила Фёдора со словами: «С Богом, сынок! Найди свое счастье!»
Когда мужчина вышел на привокзальную площадь, солнце уже спряталось за горным кряжем, и густая тень накрыла поселок. Здесь все изменилось до неузнаваемости. Автовокзал зиял огромными темными дырами, обрамленными арматурой с остатками стекла, и ветер со свистом прошивал его насквозь. Бетонный вождь рухнул с пьедестала в клумбу, потеряв руку и голову. Люди с серыми лицами копошились у рынка, ставшего временным убежищем для пострадавших. Периодически на площадь прибывали военные грузовики и машины скорой помощи и увозили раненых.
Только газетный киоск стоял не тронутый бедой. За стеклом буднично висела табличка
