горлу подступает тошнота, и почти не соображая, что делает, рванул дверь соседнего купе и влетел в него с такой скоростью, будто смерть преследовала его по пятам.
Поезд тронулся, и, по-видимому, Гаретту стало нехорошо, так как пришел он в себя только тогда, когда близ его носа возникла бутылочка с нюхательными солями. Врачевала его приятная пожилая леди, которая со своей дочерью оказались единственными пассажирами в вагоне.
Если бы не этот инцидент, маловероятно, что он завязал бы отношения со своими попутчицами. А так, разумеется, последовали благодарственные слова, расспросы и общая беседа, и еще до конца путешествия Гаретт обзавелся не только доктором, но и хозяйкой – миссис Симпсон оказалась владелицей комнат в Бернстоу, вполне подходящих для отдыха.
В это время года на курорте было мало отдыхающих, по этой причине Гаретт большую часть своего времени проводил с матерью и дочерью. И он нашел в них подходящую для себя компанию.
На третий день своего пребывания у них сложились такие отношения, что его пригласили провести вечер в их личной гостиной.
Во время разговора Гаретт сообщил, что работает в библиотеке.
– В библиотеках хорошо, – заметила миссис Симпсон, откладывая со вздохом в сторону свое вязание. – Но, тем не менее, книги сыграли в моей судьбе печальную роль, вернее, книга.
– А может, мистер Гаретт сумеет разгадать нашу загадку, мама, – предположила мисс Симпсон.
– Не хотелось бы мне заставлять мистера Гаретта заниматься поисками, на которые можно потратить всю жизнь, дорогая, тем более вмешивать его в наши личные дела.
– Если я в состоянии хоть в чем-нибудь быть вам полезным, умоляю вас, расскажите, что это за загадка, миссис Симпсон. Если надо найти какую-нибудь книгу, мне это удастся лучше, чем кому-либо другому.
– Да, конечно, но беда в том, что нам даже неизвестно, как она называется.
– А знаете ли вы хоть, о чем она?
– Нет, и это не знаем.
– Только то, что она, кажется, не на английском, мама… А это вряд ли поможет.
– А знаете, мистер Гаретт, – проговорила миссис Симпсон, так и не возобновив вязания и глядя задумчиво на огонь, – я, пожалуй, расскажу вам. Только никому об этом не говорите. Спасибо.
Значит, так. У меня был дядя-старик, доктор Рант. Возможно, вы о нем слышали. Не потому, что он был знаменитым, а по тому странному способу, каким он был похоронен согласно его желания.
– По-моему, я встречал это имя в каком-то справочнике.
– Именно, – произнесла мисс Симпсон. – Он оставил указания – противный старикашка! – чтобы его посадили за стол в одежде в кирпичном помещении, которое он соорудил в поле под землей рядом со своим домом. Ну и понятно, что деревенские жители болтают, что видели его в старом черном плаще.
– Ну, дорогая, этого я не знаю, – продолжала миссис Симпсон, – во всяком случае, он умер вот уже более двадцати лет назад. Он был священником, хотя понятия не имею, каким образом он им стал. Правда, в последние годы жизни он не выполнял свои обязанности, что, по моему разумению, и замечательно, и жил на свои средства.
Ему принадлежало прекрасное поместье неподалеку отсюда.
У него не было ни жены, ни семьи, лишь племянница, то есть я, и племянник.
Любви особой он к нам обоим не испытывал, да и ни к кому другому, насколько мне это известно. Правда, к моему кузену он относился получше – Джон более походил на него своим характером и, надо признаться, склонностью к скупости. Возможно, было бы иначе, если бы я не вышла замуж, но я вышла, чем он сильно возмущался.
Итак, он обладал поместьем и, как выяснилось, кучей денег, и соответственно мы с кузеном были его наследниками.
Однажды зимой более двадцати лет назад, как я уже говорила, он заболел и послал за мной, чтобы я за ним ухаживала. Муж мой тогда был еще жив, но старик даже видеть его не хотел. Подъезжая к дому, я увидела, что от него в открытой пролетке отъезжает мой кузен Джон, причем явно в прекрасном расположении духа. Для дяди я сделала все, что могла; правда, я быстро убедилась, что он умирает и что ему это известно. В тот день, когда он умирал, он заставил меня все время сидеть рядом с ним, и я замечала, что он хочет мне что-то сообщить, причем что-то неприятное. Пока ему позволяли силы, он все откладывал этот разговор – боюсь, специально, чтобы подольше держать меня при себе. Наконец разговор состоялся.
«Мери, – сказал он, – Мери, я составил завещание в пользу Джона, он получит все, Мери».
Разумеется, я ощутила и горечь, и потрясение, так как мы – муж и я – были небогатыми, и, если бы мой муж не испытывал нужды, возможно, он жил бы подольше.
Но я ничего не ответила дяде, за исключением того, что он волен поступать так, как ему заблагорассудится – во-первых, потому, что я не знала, что сказать, а во-вторых, так как я не сомневалась, что за этим последует нечто иное, и я оказалась права.
«Но, Мери, – добавил он, – мне не очень-то по нраву Джон, и я составил другое завещание – в твою пользу. Ты можешь получить все. Только тебе придется найти это завещание, а я вовсе не собираюсь объяснять тебе, где оно».
Тут он захихикал, а я ждала продолжения, так как не сомневалась, что это еще не все.
«Молодец, девочка, – заговорил он через некоторое время. – Ты жди, а я расскажу тебе то, что я уже поведал Джону. Но только знай, в суд ты обратиться не сможешь, так как ты не сумеешь предъявить какие-либо косвенные улики, помимо своего слова, а Джон – такой человек, что может и лжесвидетельствовать, если понадобится. Значит, это тебе понятно.
Дальше, у меня возникла причуда – я решил составить завещание необычным способом, поэтому я написал его в книге, Мери, печатной книге. А в доме несколько тысяч книг. Но слушай! Тебе не стоит их все проглядывать: в доме завещания нет. Книга хранится в другом месте, куда Джон может пойти в любое время и найти ее. Только он знает, где это, а ты не знаешь. Завещание в полном порядке: подписано и заверено свидетелями. Только вряд ли тебе удастся быстро найти этих свидетелей».
Я продолжала молчать – если бы была в состоянии пошевелиться, я бы схватила этого старого негодяя и начала бы трясти. А он лежал и смеялся; наконец он произнес: «Отлично, отлично, ты спокойно восприняла мое сообщение, а так как я
