невозмутимым видом, жевал губами и раздумывал, с чем же на самом деле столкнулся. Это могло быть редкое генетическое заболевание, вызывающие временные повреждения в некоторых участках мозга, и тогда оба: и сын, и папа – действительно глохли и переставали видеть сны. Это могло быть и редкое, также наследственное повреждение рассудка, симптомы которого – убежденность человека в немоте близких.
К сожалению, смерть к тому моменту унесла профессора-психоаналитика, так удачно придумавшего лечение автомобилем. Так что Лацке-старший не поправился. Он помолчал полгода и тихо отошел. Диагноз поставили обычный: инсульт. Семен похоронил отца, закопав вместе с ним последние воспоминания о мутном детстве, и спокойно поступил в МВТУ имени Баумана.
Ему было грустно, что папа умер, но он был счастлив.
Уже на третьем курсе он пришел к убеждению, что все эти истории с немотой – папины старческие фантазии, так сказать, предвестники инсульта, который и был единственной причиной папиного остолбенения и смерти. И что инсульт вполне все объясняет, а сам при этом объясняется жутким поступком матери, бросившей двух беззащитных мужчин ради какого-то автослесаря. И что отец очень сильно страдал, а он, Сема, не очень, потому что был ребенком. Он и правда не помнил каких-то особенных переживаний. Не помнил тоски, не помнил слез. Ничего этого не было – дети есть дети, они быстро отвыкают. И в нем не осталось никаких последствий материного предательства.
Как же он был изумлен, когда эти последствия обнаружил. И в чем! В собственном отношении к женщинам. То есть когда его начали любить и предлагать ему преданность, он стал принимать эти дары с немыслимой и, скорее всего, неутолимой жадностью.
Любовь и преданность женщин – вот что оказалось смыслом жизни. Любовь и преданность женщин, а вовсе не автомобили! Это озарение превратилось в чудесное качество любвеобильности Семена, которое очень высоко оценила первая полюбившая его. Следующие полюбившие уже не так однозначно воспринимали Семину благодарность за любовь. Ведь он брал всех, всех любил и никого – даже самых никудышных – бросить не мог. Конечно, гордые женщины уходили сами, не выдерживая его бесчисленных измен, но если женщина попадалась негордая, то она могла быть спокойна – Семен ее не бросит.
К тридцати пяти годам у успешного и красивого Семена Лацке образовался целый гарем, состоящий из главной жены, неглупой дочери очень богатого внешторговца, и четырех младших жен разных возрастов и внешних данных. Еще были наложницы, то есть женщины, насчет которых пока не было известно, смирятся ли они с ролью младших жен или гордо уйдут, и женщины-однодневки, которые вообще шли через папину дачу непрерывным потоком.
Верка не стала однодневкой и сразу пошла по разряду наложниц – она была слишком серьезной на этом своем служебном автомобиле, чтобы забыть ее после первой ночи. Но вот дальше – о, по меркам стамбульского гарема Верка сделала чудесную и почти небывалую карьеру, через месяц знакомства перейдя в ранг второй жены.
Семена поразила ее страстность. Он, конечно, догадывался, что женщины-начальницы особо не ломаются, а берут свое так же, как требуют выполнения плана. Она не кокетничала и не пыталась соблазнять, она вцепилась в него жаркими и горячими руками, но это не было похоже на грубость, это было похоже на нежность, дошедшую до температуры кипения.
«Изголодалась баба!» – догадался он.
В принципе, так и было. Верка влюбилась второй раз в жизни – первым был Павел Штальман, и отношения с Павлом были похожи на отношения с Семеном, вот только Павел на Семена не походил. Павел был слабый, пытающийся убежать зайчик, Семен – волк, который и сам любил любовь, и нежности всегда давал закипеть, чтобы она стала страстью и не проявляла своих жалостливых струй, могущих погасить возбуждение.
Соседи думали, что за стенкой удвоенный разврат, но это была удвоенная нежность: нежность Семена ко всем женщинам, полюбившим его взамен матери, и нежность Верки к мужчине, которого она решила полюбить.
Возможно, слухи об ее происхождении, распускаемые директором детского дома Еленой Ованесовной, были правдивыми: отцом Верки Беленькой был человек нерусский и неправославный. Ее не шокировала роль любовницы женатого мужчины. Она сразу поняла, что Семен не бросает влюбленных в себя женщин. А дочь внешторговца, ну что ж… Если внимание распределяется честно, то и жаловаться не на что.
Они прожили вместе восемь лет – самые тихие и мирные годы Веркиной жизни. В ряду его любовниц она всегда оставалась главной. Именно ей – единственному человеку в жизни – Семен рассказал об удивительной особенности своего организма. Он никогда не видел снов.
Верку ужаснул этот недуг, грудь ее затопила невиданная жалость по отношению к такому сильному, доброму, честному и такому несчастному человеку. И она стала пересказывать свои сны, чтобы хоть немного компенсировать его несчастье.
Надо признаться, что тут Верка дала волю фантазии. Сны она сама видела нечасто, слишком уж уставала на работе, так что проваливалась в забытье до утра. Но считала себя обязанной выдавать Семену только высококачественные истории. Так ведь и ребенку не объяснишь, что устала: рассказывай сказки, будь добра, да поволшебнее.
Раскрыв рот, заместитель директора автобазы слушал о том, что, как только наступает ночь, люди обязательно летают.
«Никогда не ходят пешком?» – поражался он.
«А зачем? – резонно спрашивала она. – Если можно летать, зачем ходить?»
Там всегда море либо горы. Там много влюбленных в тебя людей и, что приятно, любовь там никогда не бывает любовью – а всегда влюбленностью. И сердце щемит особой сладостью, и ожидаешь, что вот-вот произойдет чудо.
«Примерно как?» – завистливо интересовался он.
«Примерно как на Новый год в детстве».
«Когда еще мать была с нами» – уточнял Семен, и Верка отворачивалась, чтобы он не увидел подступившие к глазам слезы.
Довольно скоро он начал понимать, что Верка врет, ведь сны часто описывались и в книгах, и в фильмах. Потом на дефицитных видеомагнитофонах появился «Кошмар на улице Вязов», и стало понятно, что сны могут быть страшными.
Но Семен никогда не пытался ее разоблачить. Ему нравилась эта игра: он спрашивал, что ей снилось сегодня, она говорила, что на пляж свалилась волна высотой с дом, но было не страшно, а как-то сразу понятно, что под водой можно дышать, и так она плыла, пока не доплыла до льдов, до хрустальных синих лабиринтов, по которым в полном безмолвии двигались тени китов и падал розоватый медузный снег.
«Красиво» – одобрил Семен, засмеявшись про себя, что Верка совсем уж сбрендила.
Впрочем, их терпимость к странностям друг друга была поразительная для этого поколения
