Все становится настолько очевидным и понятным, что я поражаюсь своей глупости. Ну конечно, тропы были размечены цифрами! Эти цифры не случайны, за ними кроется какая-то система, ее-то нам и предстоит выяснить.
Я так увлечена своими мыслями, что не замечаю приближения другого человека, пока он не заговаривает. Я быстро накрываю книжку подолом юбки.
— Тетя Мэри, а правда, что скоро ты тоже умрешь, как все остальные? — детским голоском спрашивает меня Джейкоб. — Возвратишься и захочешь меня съесть? — Он шаркает ножкой по грубым доскам платформы, прибитым к толстой ветке.
Я удивленно смеюсь и отвечаю:
— Нет, малыш, меня ведь не заразили! С чего ты взял?
Он хмурится, и я понимаю, что смеяться не стоило.
— Тетя Кэсс так говорит. Дядя Трэвис рассказал, что с вами случилось, ну, когда вы сбежали из того дома. И тетя Кэсс теперь думает, что после такого нельзя спастись, что ты заболела. — Он немного шепелявит, и от этого «Кэсс» превращается в «Кэш», а «спастись» в «шпастись». — Но дядя Трэвис говорит, что ты очень храбро сражалась с Нечестивыми и не подпустила их к себе. Это правда, тетя Мэри? Ты взаправду с ними сразилась? — Он умолкает на секунду, а потом спрашивает еще более тоненьким голоском: — А меня ты научишь с ними сражаться? Я их очень боюсь.
Я беру его за ручку, усаживаю к себе на колени и крепко-крепко обнимаю.
— Никто не хочет стать, как они, — говорю я. — Обещаю, мы не дадим тебя в обиду.
— Я не хочу быть трусом, — дрожащим голосом произносит Джейкоб, — но иногда мне все равно бывает ужасно страшно.
— Знаю, малыш. Мы все боимся Нечестивых.
Удивительно: мой собственный страх немного отступает, когда я вот так обнимаю Джейкоба.
— А знаешь, кто меня спас? — говорю я. — Аргус! Я упала, а он набросился на Нечестивых и стал рвать их на кусочки.
Джейкоб хихикает:
— Аргус очень хороший, я его люблю!
— Тогда он твой.
Мальчуган поднимает на меня широко распахнутые глаза:
— Правда?!
Надежда в его голосе наполняет меня радостью.
— Правда. Я дарю его тебе, чтобы ты больше не боялся.
Джейкоб крепко меня обнимает, восторженно стискивая пальчиками мою шею.
Тут сзади раздаются чьи-то шаги.
— Джейкоб, — говорит Кэсс, — тебя искал дядя Джед, ему нужен помощник на кухне. Будешь помогать?
— Тетя Кэсс, угадай что! — вопит мальчик, вскакивая с моих коленей. — Тетя Мэри подарила мне Аргуса, чтобы он защищал меня от Нечестивых!
Кэсс улыбается и взъерошивает ему волосы:
— А «спасибо» ты сказал?
Его щеки наливаются краской, а я вставляю:
— Ну конечно сказал! Он же воспитанный мальчик.
Я подмигиваю, и Джейкоб уносится домой, на бегу зовя Аргуса так весело и беспечно, словно под нами не плещется море смерти.
— Спасибо, — говорит Кэсс, и я киваю.
Она встает рядом со мной и прислоняется к перилам, блуждая взглядом по горизонту. Мы с ней сто лет не разговаривали. С тех пор как в соборе она заявила, что я должна выйти замуж за Гарри.
— Знаешь, — говорит она, — все было бы проще, если б они оба так сильно тебя не любили. Если бы весь мир не вертелся вокруг тебя. С самого детства я только и слышала: Мэри, Мэри, Мэри…
— Неправда, — отвечаю я, но не очень убедительно. Я слишком пуста внутри, чтобы возражать.
— Правда, — говорит беззлобно, задумчиво. — Трэвис в детстве просил пересказывать ему твои небылицы. Он хотел знать, что поведала тебе мама, а Гарри вечно расспрашивал, что ты любишь и не любишь. И так каждый день. «Что знает Мэри, чего хочет Мэри?..»
— Прости, — говорю я, не зная, что еще сказать.
Кэсс пожимает плечами:
— Я не поссориться с тобой пытаюсь. Я просто хочу, чтобы ты меня поняла. Поняла, почему я изменилась, почему мы все изменились. Наверно, я хочу снова быть твоей лучшей подругой, но это невозможно, пока я злюсь на тебя, а ты делаешь вид, что меня не существует.
— Я никогда не делала вид, что тебя не существует.
Кэсс едва слышно смеется:
— Я ни в чем тебя не упрекаю, но ведь раньше я была для тебя на первом месте, важнее всех остальных. А потом все изменилось. Я не только потеряла Гарри и Трэвиса, я потеряла и свою лучшую подругу. Еще до вторжения Нечестивых. Но потом я нашла Джейкоба, и все встало на свои места. Он теперь смысл моей жизни…
Я по-прежнему не знаю, что ей сказать.
— Наверно, я хочу тебя простить. Знай, что Гарри, Трэвис и все остальное больше не имеют для меня никакого значения. Главное, это Джейкоб. Я хочу, чтобы он жил полной жизнью, вырос и нашел свое место в мире. Джейкоб мне как сын, а я ведь с детства только и мечтала, что о семье. — Она пожимает плечами. — Все прочее кажется мне теперь бессмысленным. Пустой тратой чувств и сил.
Я ложусь на платформу, ощущая спиной приятное тепло прогретых на солнце досок. По синему небу ползут пушистые белые облака, размеренно и неторопливо, словно на земле под ними ничего не изменилось. Словно наш мир не полон смерти, разложения и боли.
— Знаешь, надежды уже почти не осталось, и сейчас самое время попытаться хоть что-то исправить, — говорит Кэсс.
— Надежда еще есть. Вы же придумали план. — Я пытаюсь угадывать в облаках очертания каких-нибудь зверей или фигур, но ничего не вижу.
Она снова смеется:
— Ты про план дождаться зимы и попробовать проскользнуть мимо Нечестивых к забору? Вряд ли из этого что-нибудь получится. Думаю, тогда нам и придет конец.
Кэсс, моя подруга детства, никогда не была столь прагматична. Этот мир изменил нас всех, застал врасплох и вынудил принимать ужасные решения.
— И все же моя надежда, моя мечта увидеть океан не умерла, — говорю я.
— Так я и думала. Но ты должна отдавать себе отчет: если мне придется выбирать между безопасностью Джейкоба и твоей мечтой об океане, я выберу Джейкоба.
— Знаю, — говорю я. А через несколько секунд добавляю: — Из тебя получилась прекрасная мать, Кэсс.
Мне хочется сказать, что когда-нибудь мы обязательно выберемся отсюда и найдем безопасное место, где она выйдет замуж и заведет большую семью. Но ничего такого я не говорю. Вместо этого я предлагаю Кэсс вместе со мной поглазеть на облака, и весь день мы разглядываем небо, словно ничего страшного вокруг не происходит и никогда не произойдет.
XXXI
— Пожар!
Я просыпаюсь и лихорадочно пытаюсь нащупать рядом с собой Трэвиса или Гарри, хоть кого-нибудь. Но я совершенно одна, и каждый вдох огнем обжигает легкие, пока я пытаюсь сообразить, что вырвало меня из тяжелого забытья.
