зачитаны имена, которые удостаивались наград за вклад в развитие науки и культуры. Новая награда, которая сопровождалась премией аж в десять тысяч рублей, завлекла людей, и на один день интерес к исчезновению императора сменился обсуждением имен и фамилий, которые получали орден «Святой Софии».
Екатерине Алексеевне определенно принесло удовольствие то, что ее имя было первым среди прочих, кто получал новую награду. Она даже решилась на то, чтобы требовать со своего мужа, чтобы тот, по прибытию, самолично надел этот орден с лентой на ее обнаженное тело. Но позже Великая княгиня отринула так понравившуюся ей идею. Она не хотела вешаться на шею к собственному мужу, но ей не хватало и мужской ласки. Его ласки, которую она не так что бы и давно, но получила от пьяного супруга.
Двор же обсуждал имена. Так, если фамилии Ломоносова, Сумарокова и иных не вызывали непонимания. Но кто такой Ползунов? Почему только недавно ставший генерал-майором Мартынов так же получает такую награду. Для всего двора этот офицер-артиллерист был всего-навсего устроителем фейерверков. Да, он считался лучшим в этом деле, но это же не повод! Вот и начали гадать, насколько Мартынов мог быть фаворитом императора, нет ли у генерала дочек, или сестер, которые могли быть близки с все еще молодым государем, который, вроде бы как не ночует в одной постели с женой?
Только немного улеглись сплетни и пересуды, как обществу вновь дали темы для разговоров. Две реформы были опубликованы в газетах: об учреждении Кабинета Министров Российской империи и об изменении и учреждении административного деления Российской империи.
Публика была эпатирована императорскими указами. Для некоторых, кто в меньшей степени разбирался в политике и государственном устройстве, переход от коллегий к министерствам показался новой блажью и отходом от елизаветинской и Петра Великого системы. Иные же, увидели существенную разницу и поняли, сколь значительные изменения проводились. Министры теперь становились не просто исполняющими волю императора, но и лично ответственными за все, что происходит в их зоне ответственности. Император, в некоторой степени, перекладывал ответственность за происходящее в Российской империи на министров.
— Как это в народе говорят: «Как воды в рот набрал?» — рассмеялась Екатерина, наблюдая реакцию Шешковского на предложение вступить в сговор.
Великая княгиня любила использовать русские пословицы и поговорки, ей казалось, что построенная таким образом речь звучит более по-русски.
— Вы осознаете всю ту… Ваших слов? — Шешковский, действительно, растерялся
— Вот на это, Ваш конфуз, я и рассчитывала. Не всегда же Вам, господин глава Тайной канцелярии главенствовать в разговоре со мной! Позвольте и даме насладиться своим триумфом! Надо же — сам Шешковский и оконфужен! — все продолжала щебетать Екатерина, искреннее веселясь.
— И что, все же значат Ваши слова о заговоре? — взял себя в руки покрасневший Степан Иванович.
— А то, мой друг, что Российской империи нужна крепкая и дружная семья. Хватит заниматься мытарством, — сказала Екатерина, меняя свое, кажущееся, веселое безрассудство на серьёзный вид. — Мы прошли свой суд, пусть и на земле, но не на небе, были искушаемы пороками, поддались на них, ибо слаб человек перед волей Его. Зачем же теперь терпеть лишения, тянуться друг к другу, но отталкиваться, как только оказываешься рядом?
— Я восхищен, Ваше Высочество! Столь поэтически Вы описали последствия грехопадения, что хочется перекреститься, словно это и не грех был, но воля Господа. Вот только общество, которое исподволь за нами наблюдает, не поймет подобный мой жест. Вместе с тем, прошу Вас без поэтики! Скажите, чего Вы ждете от меня? — сказал Шешковский, силясь по косвенным признакам распознать, что на самом деле сейчас думает Екатерина.
Большинство людей Степану Ивановичу удавалось просчитать, но с Екатериной Алексеевной этого не получалось. Может потому он некогда и дал отмашку на ликвидацию сильной женщины. Петр Федорович ведь только намекал, но оставлял право принять решение Шешковскому, по крайней мере, в выборе средств и время.
Не поняв в итоге истинного настроения Великой княгини, Шешковский осознал, чего именно хочет Екатерина.
— Я мог бы помочь Вашему Высочеству, — выдавил из себя глава Тайной канцелярии.
Да! Он решил содействовать воссоединению семьи, ибо это богоугодное дело. Вместе с тем, Степан Иванович помнил, такое не забудется, историю с Иоанной Шевич. Отвлекаться императору на дела сердечные в то время, как вокруг и война и заговоры? Тем более, что для наблюдательного Шешковского не прошло мимо и отношение императора к своей жене. Тянет Петра Федоровича к ней, но он все силиться, сопротивляется, показывает сильную личность. Вместе с тем, ничего плохого, относительно поведения Екатерины в последнее время, Степан Иванович сказать не может. И, если бы Екатерина вела некий затворнический образ жизни, находилась в плохом расположении духа, то, да — это было бы подозрительным и даже опасным. Но жена императора чаще веселится, но в меру, способствует поимке шпионов, деятельно занимается порученными Петром Федоровичем делами. Может и сладится что у них?
— Не беспокойтесь, Степан Иванович, Вы не ошибаетесь. И еще… при дворе появился один молоденький, слишком молоденький, польский шляхтич, который своими взглядами и томными вздыханиями может меня, в некотором роде, поставить в неловкую ситуацию. Посмотрите, будьте любезны! Еще не хватало из-за польского мальчишки вновь примерять монашеские одежды и выбирать монастырь! — сказала Екатерина, вновь без смешинки в глазах.
Она действительно опасалась, что Станислав Август Понятовский ее дискредитирует. Глаза женщины то и дело задерживались на красавце-поляке. Женщина думала, что еще хорошо, что этот мальчишка слишком юн, чтобы воспринимался полноценным мужчиной, а то Катерина могла и наделать фатальных глупостей.
— Всенепременно, Ваше Высочество! — бодро ответил Шешковский.
— Благодарю! — вновь весело сказала Екатерина и приподняла свой бокал красного сухого вина, иное медикус Кашин наотрез запретил пить будущей трижды маме.
Глава 8
Вена
11 июля 1752 года
Переход к австрийской границе показался менее энергозатратным, чем до Константинополя. И дело было не в расстоянии, хотя и в нем, но посредственно. Местным обывателям не было никакого дела, кто там вообще едет. Крупные отряды турок уже проходили по местным дорогам, их били, некоторые, более крупные силы пропускали. Чуть меньше четырех тысяч всадников, вооруженных и готовых к любому противостоянию — та мощь, связываться с которой не станет ни одна сила в регионе, ни старая, но ново рождающаяся.
И в это время по всем Северным Балканам бушевала гражданская война. Именно, что так. Лояльных османам славян, и не только, за столетия турецкого ига накопилось преизрядное количество. Конечно, могли иметь место, да что там, чаще так и было, когда люди вспоминали старые обиды и, используя неразбериху и отсутствие внятной власти, устремлялись резать друг-друга.
Подобное порождало нескончаемые вереницы повозок в сторону России, еще той, которая располагалась несколько месяцев назад за голубыми водами Дуная. Хотя какие там синие? Темно-серые! Но один великий человек написал вальс про «голубой Дунай», чего уж нам менять образ. Теперь Российская империя стала еще обширнее и пока неясно в каких именно пределах станет распространяться моя императорская власть. Люди же шли в поисках спокойствия и порядка. Таким беженцам мы были рады, заселение Новороссии шло более интенсивными темпами, чем в иной истории.
В подобных условиях хоть ты Миниха клонируй, или обратись к Высшим силам, чтобы Потемкин сиюминутно повзрослел, да был не глупее, чем в иной реальности. Нужно разбираться с делами и в Константинополе и регулировать миграцию в Новороссию. Но справимся, у нас выхода нет!
Вместе с тем, подобное состояние дел, как я надеялся, ища хоть что-то позитивное в гражданском противостоянии на Балканском полуострове, станет одним из весомых аргументов в пользу установления Российской империей своей власти в регионе. Создание военных баз в Болгарии, Сербии, не должно казаться ударом по вероятному суверенитету рождающейся государственности. Напротив, русские солдаты должны ассоциироваться с порядком и спокойствием. Ну и с тем, что истинного голода не случится.
Я потратил преизрядное количество собственных средств на покупку продовольствия, которое собирался раздавать… к примеру, детям. Опять цинизм и популизм? Истинно так! Но и тысячи деток будут сыты. Кормить же всех подряд даже я, со своими миллионами, не смогу. Да и не нужно этого делать, поля распаханные есть, скот, пусть и в меньшем количестве, чем до наших войн с османами, но имеется. Но главное — мы не станем грабить. Это уже большое подспорье к быстрому
