Он всегда находит время на нас. Из моей квартиры Леша привез мои акварельные рисунки и предложил поступить на художественно – графический факультет, считая, что мне обязательно нужно развивать талант, набивать руку. Мы условились, что я обязательно этим займусь со следующего года, а пока буду брать уроки мастерства у репетиторов, да и вообще занятия по всем предметам мне крайне необходимы.
А вчера ночью, лежа у Леши на груди, в его объятиях, к которым уже успела привыкнуть, слушая его размеренно бьющееся сердце, я набралась и смелости и попросила его об одной большой услуге.
Организовать фонд помощи детскому дому моего города, директором в котором до сих пор служила нестареющая Ольга Петровна. Алексей замер на секундочку, а потом сказал серьезно:
«Обязательно. Обязательно нужно сделать это. Ты свяжись с директором, поговори, в какой форме необходима помощь, чтобы она стала персональной, а не для галочки, напоказ. Не хочу навредить или переусердствовать, как депутаты перед выборами. Это очень тонкая материя, здесь нужно быть очень аккуратным».
Этой ночью я снова почувствовала себя на верху блаженства, удивляясь тому, как так получилось, что боги даровали мне самого умного и понимающего мужчину на свете.
Я снова посмотрела в зеркало, совершенно не увидев своего отражения, глянула на часы на руке и снова забыла время.
— Ну скоро уже? — я слышу из комнаты протяжное и нетерпеливое и начинаю нервно хихикать. — Я хочу снять эту кофту! Она колется!
— Потерпи немного! — но мой голос немного дрожит, а дети это чувствуют. Они вообще все чувствуют, даже больше, чем нужно, как маленькие радары настраиваясь на нашу с Лешей частоту. Но если Алексей-маленький настраивается на нее беспрекословно, то со вторым нашим ребенком дела обстоят не так просто.
Из-за угла показывается взъерошенная голова маленького домовенка Кузи. Лицо насупленное, брови сдвинуты на лбу, плечи напряжены. С этим ежиком еще придется пережить много горестей и печалей, многое придется проглотить, чтобы он оттаял, принял себя и семью, в которой оказался. Но я готова ко всему. Потому что не могу позволить ему оказаться в такой ситуации, в которой сама оказалась когда-то давно.
— Павлик, не переживай, они тебе понравятся.
— Ага, как же, — фырчит он, но все равно выглядывает в окошко, которое выходит на дорожку у дома. Прислушивается – не слышно ли звуков подъезжающей машины.
Я треплю его по голове, но он не отстраняется на этот раз, и я понимаю, насколько ему страшно. Прижимаю буйную головушку к себе.
— Не волнуйся, они приедут не надолго. А потом, попозже, мы поедем к ним в гости. Там будем кататься на яхте, лодке, купаться в настоящем море.
Подкуп будущими впечатлениями – так себе уловка, но она на удивление срабатывает. В Пашиной голове начинают вертеться шестеренки, фантазия начинает работать на ура.
— А когда?
Я смеюсь, хоть и немного нервно.
— Скоро, малыш, скоро.
Увидев, как мы почти обнимаемся прямо под его ногами, возле колес новенькой коляски, в которую я усадила Лешку, он начинает бурно негодовать. Ворчать, сучить ножками, показывать свои уже немаленькие кулачки – ревнует.
Даже странно, обычно такого за ним не замечалось, но видимо, нервы последних двух месяцев действительно отложились на всех. На всей нашей большой семье. В те дни, когда Грецких начал большую работу по возврату моей квартиры, выяснилось, что в Лизиной биографии уже было несколько фактов подобного мошенничества. Не все они увенчались успехом, хотя кое-где удалось получить какое-то количество денег. Квадратными метрами она так и не смогла разжиться…
Он предупредил, чтобы я ни в коем случае не сталкивалась с ней, не отвечала на звонки или сообщения.
Но в последний день нашего нахождения в больнице я не выдержала осаду. И взяла трубку.
«— Тася, ты должна мне помочь, — как обычно нахрапом начала она свою речь.
— Если ты так и будешь говорить, сейчас положу трубку, предупреждаю, — выдохнула я.
— Нет, нет, — я услышала, как на другом конце провода плачет моя бывшая подруга. — Прости меня, прости. Не смогу оправдаться перед тобой, перед богом, всем миром. Очень виновата.
Я помолчала, и эта пауза даже затянулась.
— Мне нужна помощь. Я уже знаю, что меня ждёт – адвокат предупредил. Тюрьма, — она невесело хмыкнула. — Как Ольга Петровна и предупреждала. Помнишь… — она замолчала, наверное думая, что я сейчас тоже ударюсь в ностальгию, но я молчала.
— Лиза, зачем ты звонишь мне? — преувеличено серьезно спросила я.
— Мне нужна помощь, Тась. В последний раз прошу… Пашка…он…не должен возвращаться в детский дом. Ты же знаешь что это такое, позаботься о нем, пожалуйста. Не оставляй его.
Она всхлипнула, а я зажала рукой рот, чтобы тоже не разреветься, прекрасно понимая, что она чувствует там, по другую сторону цифровой связи.
— Я так оплошала. Обещала ему, что буду заботиться, что преодолею все, но у меня ничего, ничего не вышло.
— Никто в этом не виноват, кроме тебя, — сухо заметила я.
Она громко утерла нос.
— У нас с ним никого нет. Никому мы не нужны. Ольга Петровна присмотрит за ним, конечно. Но ты же знаешь…
Я знала.
И она знала, что я не смогу допустить того, чтобы маленький, щуплый Пашка, так похожий на галчонка, отправился в детский дом.
— Он и без того с трудом пришел в себя, оттаял, и теперь опять?! Прошу тебя, Тась, заклинаю. Ради всего святого.
Я отвела трубку от уха, чтобы не слышать те мольбы, которые она начала говорить мне. Но последние фразы все же услышала.
— Представь, если бы на месте Пашки был Лешик?».
И вот тут меня прорвало. Я разревелась, выпуская на волю все таившиеся эмоции, которые копились довольно долгое время в больнице. Не ей было говорить мне, как мне себя нужно вести и что мне делать, не ей давить на материнскую жалость, на сердечность. Не ей.
Но…
Как же можно оставить маленькое, еще только начавшее все понимать сердце? Павлик действительно лишь недавно начал оттаивать в нашей с Лизой обстановке. А все держался дичком – видимо, и там, в комнате для мальчиков, сторонился всех подряд. И в школе первоклассник делал очень большие успехи – Лиза все время хвалилась его усидчивостью, ровными прописями. Ребенка не нужно было уговаривать сесть позаниматься, почитать или заняться какими-то мелкими, малышовыми делами. Он был на все готов, но только…с опаской.
Конечно, я не могла позволить этому ребенку вернуться туда, где все наши отвоеванные с трудом сантиметры его доверия снова покрылись черной золой чужого недоброжелательного отношения и грубости.
Я должна была оформить над ним опеку.
И я это сделала.
